Спасибо Вам за то, что Вы создали эту тему на нашем форуме. Тему посвященную блокаде Ленинграда. Мое, как Админа было упущение не создать ее сразу (просто под рукой не было материалов по блокаде, да и другими темами был загружен).
Ну ничего, я постаюсь это свое упущение быстро исправить. Еще раз спасибо.

Блокада Ленинграда —военная блокада немецкими, финскими и испанскими (Голубая дивизия) войсками во время Великой Отечественной войны Ленинграда (ныне Санкт-Петербург). Длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года (блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 года) — 872 дня.

К началу блокады в городе имелись лишь недостаточные по объёму запасы продовольствия и топлива. Единственным путём сообщения с блокадным Ленинградом оставалось Ладожское озеро, находящееся в пределах досягаемости артиллерии осаждающих. Пропускная способность этой транспортной артерии была несоответствующей потребностям города. Начавшийся в городе голод, усугублённый проблемами с отоплением и транспортом, привёл к сотням тысяч смертей среди жителей.

Ситуация до блокады
Эвакуации жителей города на протяжении всей блокады придавалось огромное значение, хотя она была плохо организована и носила хаотический характер. До германского нападения на СССР никаких заранее разработанных планов эвакуации населения Ленинграда не существовало. Возможность достижения немцами города считалась минимальной, соседняя же Финляндия не рассматривалась как серьёзный противник, способный самостоятельно взять город. Тем не менее, первые поезда с эвакуированными людьми покинули Ленинград уже 29 июня, через неделю после начала войны.

Первая волна эвакуации
Самый первый этап эвакуации продолжался с 29 июня по 27 августа, когда части вермахта захватили железную дорогу, связывающую Ленинград с лежащими к востоку от него областями. Этот период характеризовался двумя особенностями:
1.Нежеланием жителей уезжать из города;
2.Много детей из Ленинграда было эвакуировано в районы Ленинградской области. Впоследствии это привело к тому, что 175000 детей было возвращено обратно в Ленинград.
За этот период из города было вывезено 488703 человека, из них 219691 детей (вывезено 395091, но в последствии 175000 возвращено обратно) и 164320 рабочих и служащих, эвакуировавшихся вместе с предприятиями. Были также вывезены 86 крупных оборонных заводов

Вторая волна эвакуации
Второй период эвакуации имеет три этапа:
1.эвакуация через Ладожское озеро водным транспортом до Новой Ладоги, а затем до ст. Волхов автотранспортом;
2.эвакуация авиацией;
3.эвакуация по ледовой дороге через Ладожское озеро.
За этот период водным транспортом было вывезено 33479 чел (из них 14854 чел — не ленинградского населения), авиацией — 35114 (из них 16956 не ленинградского населения), походным порядком через Ладожское озеро и неорганизованным автотранспортом с конца декабря 1941 и до 22.1.1942 — 36118 чел (население не из Ленинграда), с 22.1.1942 по 15.4.1942 по «Дороге жизни» — 554186 человек.
В общей сложности за время второго периода эвакуации — с сентября 1941 по апрель 1942 года — из города, в основном по «Дороге жизни» через Ладожское озеро, были вывезены около 659 тысяч человек.

Третья волна эвакуации
С мая по октябрь 1942 г. вывезли 403 тысячи человек. Всего же за период блокады из города были эвакуированы 1,3 млн человек. К октябрю 1942 г. эвакуация всех людей, которых власти считали нужным вывезти, была завершена.

Последствия для эвакуантов
Часть истощённых людей, вывезенных из города, так и не удалось спасти. Несколько тысяч человек умерли от последствий голода уже после того, как их переправили на «Большую землю». Врачи далеко не сразу научились ухаживать за голодавшими людьми. Были случаи, когда они умирали, получив большое количество качественной пищи, которая для истощенного организма оказывалась по существу ядом. Вместе с тем, как единодушно отмечают все исследователи, жертв могло бы быть гораздо больше, если бы местные власти областей, где размещали эвакуируемых, не предприняли чрезвычайных усилий по обеспечению ленинградцев продовольствием и квалифицированной медицинской помощью.

Идеология немецкой стороны
В директиве Гитлера № 1601 от 22 сентября 1941 года «Будущее города Петербурга» (нем. Weisung Nr. Ia 1601/41 vom 22. September 1941 «Die Zukunft der Stadt Petersburg») со всей определённостью говорилось:
2. Фюрер принял решение стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населённого пункта не представляет никакого интереса…
4. Предполагается окружить город тесным кольцом и путём обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения.
Выступая в Мюнхене 8 ноября 1941 года Гитлер заявил:
Ленинграду рассчитывать не на что. Он падет рано или поздно. Кольцо блокады не разорвать никому. Ленинграду суждено погибнуть от голода.
Теоретически, у советской стороны мог существовать вариант вывода войск и сдачи Ленинграда врагу без боя (используя терминологию того времени, объявить Ленинград «открытым городом», как это произошло, например, с Парижем). Однако если принять во внимание планы Гитлера относительно будущего Ленинграда (или, точнее, отсутствия у него какого-либо будущего вообще), нет оснований утверждать, что судьба населения города в случае капитуляции была бы лучше участи в реальных условиях блокады.

Об уровне смертности
В декабре 1941 г. ситуация резко ухудшилась. Смертность от голода стала массовой. Стала обычной скоропостижная смерть прохожих на улицах — люди шли куда-то по своим делам, падали и мгновенно умирали. Специальные похоронные службы ежедневно подбирали на улицах около сотни трупов.
Сохранились бесчисленные рассказы о людях, просто падавших от слабости и умиравших — дома или на работе, в магазинах или на улицах. Жительница блокадного города Е. А. Скрябина в дневнике записала:
Теперь умирают так просто: сначала перестают интересоваться чем бы то ни было, потом ложатся в постель и больше не встают.
Е. А. Скрябина, пятница, 7 ноября 1941 год
Смерть хозяйничает в городе. Люди умирают и умирают. Сегодня, когда я проходила по улице, передо мной шёл человек. Он еле передвигал ноги. Обгоняя его, я невольно обратила внимание на жуткое синее лицо. Подумала про себя: наверное, скоро умрёт. Тут действительно можно было сказать, что на лице человека лежала печать смерти. Через несколько шагов я обернулась, остановилась, следила за ним. Он опустился на тумбу, глаза закатились, потом он медленно стал сползать на землю. Когда я подошла к нему, он был уже мёртв. Люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания.
Смерть стала явлением, наблюдаемым на каждом шагу. К ней привыкли, появилось полное равнодушие: ведь не сегодня – завтра такая участь ожидает каждого. Когда утром выходишь из дому, натыкаешься на трупы, лежащие в подворотне, на улице. Трупы долго лежат, так как некому их убирать.
Е. А. Скрябина, суббота, 15 ноября 1941 год

Воздействие холода
Ещё одним важным фактором роста смертности стал холод. С наступлением зимы в городе практически кончились запасы топлива: выработка электроэнергии составляла всего 15% от довоенного уровня. Прекратилось централизованное отопление домов, замёрзли или были отключены водопровод и канализация. Остановилась работа практически на всех фабриках и заводах (кроме оборонных). Часто пришедшие на рабочее место горожане не могли выполнить свою работу из-за отсутствия подачи воды, тепла и энергии.
Зима 1941-1942 гг. началась очень рано и была длинной даже по русским меркам. Средняя температура в декабре составляла минус 12?15 градусов Цельсия, иногда опускаясь до минус 20. Несмотря на привычный уровень температуры, из-за отсутствия оттепелей и продолжительных периодов низкой температуры зима была суровой, что для ослабленных голодом людей несло в себе смертельную опасность.
В книге «Воспоминания» Дмитрия Сергеевича Лихачёва, о годах блокады сказано:
Холод был каким-то внутренним. Он пронизывал всего насквозь. Тело вырабатывало слишком мало тепла.
Человеческий ум умирал в последнюю очередь. Если руки и ноги уже отказались тебе служить, если пальцы уже больше не могли застегнуть пуговицы пальто, если человек больше не имел никаких сил закрыть шарфом рот, если кожа вокруг рта стала темной, если лицо стало похоже на череп мертвеца с оскаленными передними зубами - мозг продолжал работу. Люди писали дневники и верили, что им удастся прожить и еще один день.

Ухудшение ситуации
Январь и начало февраля 1942 г. стали самыми страшными, критическими месяцами блокады. Первую половину января всё неработающее население города никаких продуктов по карточкам вообще не получало. Примеси в выдаваемом хлебе составили уже 60%, а выработка электроэнергии сократилась до 4% от довоенного уровня. В январе наступили самые сильные морозы ? среднемесячная температура составила минус 19 градусов Цельсия ? гораздо ниже средней нормы для этого месяца в Ленинграде, которая обычно составляет минус 8 градусов. Более того, в течение 8 январских дней термометр показывал минус 30 и ниже. Питьевая вода стала большим дефицитом, а её транспортировка в квартиры и учреждения ? настоящим подвигом.
Число жертв голода стремительно росло ? каждый день умирали более 4000 человек. Столько людей умирало в городе в мирное время в течение 40 дней. Были дни, когда умирало 6?7 тысяч человек. Мужчины умирали гораздо быстрее, чем женщины (на каждые 100 смертей приходилось примерно 63 мужчины и 37 женщин). К концу войны женщины составляли основную часть городского населения.

«Дорога жизни»
«Дорога жизни» — название ледовой дороги через Ладогу зимой 1941-1943 гг., после достижения толщины льда, допускающей транспортировку грузов любого веса. Дорога жизни фактически была единственным средством сообщения Ленинграда с Большой землей.

Официальная статистика
Неполные цифры официальной статистики: при довоенной норме смертности в 3000 человек, в январе-феврале 1942 г. в городе умирали ежемесячно примерно 130 000 человек, в марте умерло 100 000 человек, в мае - 50 000 человек, в июле - 25 000 человек, в сентябре - 7000 человек. Произошло радикальное снижение смертности, не в последнюю очередь из-за того, что самые слабые уже умерли: старики, дети, больные. Теперь главными жертвами войны среди гражданского населения были в основном погибшие не от голода, а от бомбовых ударов и артиллерийских обстрелов. Всего же, согласно последним исследованиям, за первый, самый тяжёлый год блокады погибли приблизительно 780 000 ленинградцев.

Потери населения
По данным на 1 января 1941 года, в Ленинграде проживало чуть менее трёх миллионов человек.
За годы блокады погибло, по разным данным, от 600 тыс. до 1,5 млн человек. Так, на Нюрнбергском процессе фигурировало число 632 тысячи человек. Только 3% из них погибли от бомбёжек и артобстрелов; остальные 97% умерли от голода.

Большинство умерших в блокаду жителей Ленинграда похоронено на Пискарёвском мемориальном кладбище на Выборгской стороне. Это самое памятное место Санкт-Петербурга. Площадь кладбища составляет 26 га, длина стен равна 150 м с высотой 4,5 м. На камнях высечены строки пережившей блокаду писательницы Ольги Берггольц. В длинном ряду могил лежат жертвы блокады, число которых только на этом кладбище составляет 640 000 человек погибших от голода и больше чем 17 000 людей, ставших жертвами воздушных налетов и артиллерийских обстрелов. Общее число жертв среди гражданского населения в городе за все время войны превышает 1,2 миллиона человек.

Также тела многих погибших ленинградцев были кремированы в печах кирпичного завода, находящегося на территории нынешнего Московского парка Победы. На территории парка построена часовня и установлен памятник «Вагонетка» — один из самых страшных памятников Петербурга. На таких вагонетках вывозили прах погибших после сожжения в печах завода в близлежащие карьеры.

Серафимовское кладбище также было местом массового захоронения ленинградцев, погибших и умерших во время блокады Ленинграда. В 1941—1944 гг. здесь было похоронено более 100 тыс. человек.

Умерших хоронили практически на всех кладбищах города (Волковском, Красненьком и других).За время битвы за Ленинград погибло больше людей, чем потеряли Англия и США за все время войны.

Детская рука, теряющая силы от голода, писала неровно, скупо. Хрупкая душа, пораженная невыносимыми страданиями, была уже не способна на живые эмоции. Таня просто фиксировала реальные факты своего бытия - трагические «визиты смерти» в родной дом. И когда читаешь это, цепенеешь:

«Женя умерла 28 декабря в 12.30 утра 1941 года».

«Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 г.».

«Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.».

«Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год».

«Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год».

«Мама 13 марта в 7 часов 30 минут утра. 1942»

«Савичевы умерли».

«Умерли все».

«Осталась одна Таня».

Таню же, потерявшую сознание от голода, обнаружили служащие специальных санитарных команд, обходившие ленинградские дома. Жизнь едва теплилась в ней. Вместе со 140 другими истощенными голодом ленинградскими детьми девочку эвакуировали в Горьковскую (ныне Нижегородская) область, в поселок Шатки. Жители несли детям, кто что мог, откармливали и согревали сиротские души. Многие из детей окрепли, встали на ноги. Но Таня так и не поднялась. Врачи в течение 2-х лет сражались за жизнь юной ленинградки, но гибельные процессы в ее организме оказались необратимыми. У Тани тряслись руки и ноги, ее мучили страшные головные боли. 1 июля 1944 года Таня Савичева скончалась. Ее похоронили на поселковом кладбище, где она и покоится под мраморным надгробием.

«Дневник Тани Савичевой» не был издан, в нем всего 7 страшных записей о гибели ее большой семьи в блокадном Ленинграде. Эта маленькая записная книжка была предъявлена на Нюрнбергском процессе, в качестве документа, обвиняющего фашизм. Сегодня «Дневник Тани Савичевой» выставлен в Музее истории Ленинграда (Санкт-Петербург), его копия - в витрине мемориала Пискаревского кладбища, где покоятся 570 тысяч жителей города, умерших во время 900-дневной фашистской блокады (1941-1943 гг.), и на Поклонной горе в Москве.

В память о Тане Савичевой ее именем назван астероид 2127.

872 дня в окружении, более миллиона погибших. Невероятный пример мужества и героизма. Такой нам известна страница в истории Великой Отечественной войны называемая блокадой Ленинграда. О ней говорилось, и говориться многое Анализы историков, воспоминания участников. Но наиболее полно передают дух тех событий и чувства того времени строки и кадры написанные и снятые именно в те дни.

Это отрывки из дневника Панченко Натальи Васильевны студентки, ленинградки, прошедший всю блокаду от начала и до конца. После войны она вышла замуж, родила двух детей, воспитала двух внуков. И всегда хранила память и рассказывала своим потомкам об этих ужасных событиях, говоря при этом «Не дай бог вам пережить такое».
Она умерла в 2002 году. В 2004 году ее муж и дети издали книгу в основу, которой легли ее дневники, написанные в период блокады. Это память о ней и всех жил и воевал в блокадном Ленинграде.

1941 год

13/XII Час от часу не легче... Сегодня Галя в магазине потеряла сознание, а папа вчера пришёл такой измученный, что просто смотреть тяжело. Мамочка держится бодрее всех, но надолго ли её так хватит?.. Вчера вечером пришла Кира – отогреваться, а сегодня мы с нею читали фантастический роман сегодняшнего дня – книгу поваренную Молоховец. А хорошо, черт побери, кушалось… Сегодня ещё меня угнетает указ новый – привлекают всех к трудоповинности по уборке снега. У меня с Галей одно зимнее пальто на двоих, а потом все мы настолько истощены голодом, что нам двигаться трудно, а не то, что работать. Наше меню: утром стакан или два кофе (без сахара) и микроскопический кусочек хлеба с маслом. Часов в 2-4 – повторение сего. И часов в 6-7 повторение сего с добавлением тарелки "поджаренной водички" или так называемого супа. К этому надо добавить стояние (бесплодное) с пяти часов утра в очереди в магазин и папино ежедневное хождение на службу на Звенигородскую. Ведь это ужас! Если ничего не прибавят хлеба, то нам ни за что не выжить эту зиму, несмотря на то, что дела на фронте всё лучше и лучше. Но это так далеко от нас, а мы голодны. Так неприятно видеть множество трупов на улицах, но уже все отупело… Сейчас дрожат стёкла, начался обстрел. С 4 декабря нет света. Жжем коптилки… Тоска!
17/XII Вот ведь случается так, что не выбрать ни минуточки для дневника. Писать его хочется всё-таки днём, а то вечером "светло" только у общего стола, а тогда не бывает настроения писать. Что случилось за эти дни? Нового ничего. Вечером в воскресение получила депешу из нашего университета – явиться на регистрацию. Пошла туда 15 декабря, а накануне, оказывается, попал в физфак снаряд. Там смятение, деканата не найти… Но я всё же нашла Краева. Где? Разумеется в столовой. Видела Борю Касперовича. Совсем живой труп, а Витька Каменский весь распух, спрашивал, не знаю ли я чего-нибудь о Вовке. Хотелось бы мне знать… Тьфу! Галя опять "не в духах" и пристаёт ко мне. Так хочется "полаяться", но, говорят, лучше сдерживаться. Второй день (тьфу, тьфу!) спали морозы, на дворе теплее. С одной стороны хорошо – папка не так мёрзнуть будет и в квартире теплее. А с другой стороны плохо – ведь со времени морозов не было ни одной тревоги. На фронте дела с каждым днём лучше, по сообщениям газет. Освободили путь от Тихвина до Волхова, но последние дни по городу садят дальнобойные. И у нас Восковой был "подарочек". Весело! Сегодня к нам должен прибыть новый жилец. Пека Бонин вот что-то не едет. Вчера были Толька с Тосей. Толька похудел страшно. Сегодня утром приходила Нина – Настина племянница. Принесла письмо от Насти и посылочку Ритке от Инули. Митя болен, у Насти сломана нога, а пожар в квартире произошел не от бомбы, а как-то по вине Нины. Но они, видно, ничего ещё хорошо живут, не околевают. Ведь маму мою бедную в воскресение так раздуло, что смотреть было страшно. Сейчас ничего, как будто бы. Приходила ко мне сейчас Таня Савельева. Надо будет зайти к ней как-нибудь. Сейчас уже темнеет, мама уходит на рынок, а Галя уже ушла в магазин. Господи, как я зла на весь свет! Почему я такая глупая? Почему? Как мне хочется сейчас от всего-всего сердца окончания этой несчастной войны! Скорее бы, скорее! Если мы переживём её, то как много будет воспоминаний!.. Но воспоминания хороши только после того, как всё это переживёшь, а переживается всё это очень и очень трудно. Хочется верить во всё хорошее и светлое, что обычно сулит нам будущее, а как верить во что-либо, когда над тобой висит голодная смерть? Как это противно! Ну, ничего. Как-нибудь, может быть…
18/XII Наши жильцы переезжают в соседний дом, а комната остаётся за нами. Но маму очень волнует топливный вопрос. А у меня скверное, паршивое настроение. Галя стоит в очереди за маслом или за сладким, но ещё неизвестно, что из этого получится. Наверное, ничего не получит и весь день будет злая, как черт, а я, несчастная, страдаю через это. Хоть бы она что-нибудь получила! А я хочу сегодня сходить к Тане. У неё есть старинные книжки. А вчера я забыла написать, что 15 декабря может быть последний раз в жизни видела "мечту" свою военного времени – Игоря Кучинского. Он сидел в столовой с небольшим черным чемоданом. Похудел! От прекрасного "лунного мальчика" осталось одно воспоминание, кожа да кости. Да-а. Весёлое было время в сентябре. Красивое, тёплое и относительно сытное! А как чудно работалось в совхозе! Господи, сколько там было морковки и как мы её ели! А сегодня я могу только читать с вожделением книгу Молоховец об ананасах и грушах "дюшес" и облизываться, вспоминая былое благополучие и сытную жизнь… Окошко давно замёрзло и не оттаивает… А в той комнате всё заколочено, чтобы теплее было. Если бы кто-нибудь знал, до чего мне надоела такая жизнь! Да это не жизнь, а жалкое существование. Со вчерашнего дня у нас ещё одно "удовольствие" – водопровод испортился – воду закрыли. И ни о чём не можешь думать, кроме еды – вот что самое противное! А, как назло, сны стали сниться совершенно ни с чем не сообразованные – то Блинов, то Джелепов, то ещё что-нибудь… А сегодня во сне я кушала пшенную кашу с маслом! Но от этого не легче, честное слово! А к ощущению постоянного голода я уже привыкла, и если бы сейчас представилась возможность много есть, то, вряд ли бы я наелась так, чтобы почувствовать сытость. Это придёт когда-нибудь. И поэтому так всё тоскливо. Сделать ничего не можешь, так жить надоело, но ждёшь всё время лучшего. Как я глупо стала писать! Господи! Думала ли я раньше о том, что мой дневник будет таким жалким и голодным! Где восторженные описания ТЮЗовских премьер и сногсшибательного на Улановой? Где "глубокомысленные" размышления о том, почему Блинов в этот раз не тем углом рта улыбнулся или ещё что-нибудь в этом роде? Неужели я до такой степени переменилась, что это меня вообще больше никогда не будет интересовать? Это всё очень и очень забавно. Скоро праздник… Как я всегда любила Новый Год! Как я его любила! Интересно, придётся ли мне встречать 1943 год? Что до 1942 года я доживу, я не сомневаюсь, разве что какая-нибудь случайность, но если погибну, то не от голода ещё. А как ухитриться дожить до 1943 года – это проблема.
19/XII Сейчас совсем темно. А то бы я побольше написала. Сегодня мы с Галей пилили дрова и весь день возилась с книгами. Нет, ничего не вижу.
22/XII Сегодня полгода войне. М-да-а… Вчера мы с мамой совершили великое путешествие – ходили к Филимоновым в Озерки. Туда еле дошли, а там поели и оттуда летели, как птички. Они даже не представляют себе такой жизни, какую мы видели. Я в этом уверена. Они не умирают с голоду, хоть и больны оба. Угостили они нас на завтрак – блюдце лапши и блюдце гречневой размазни, два стакана сладкого кофе с молоком и кусок хлеба. А обед – тарелка супа, густого с пшеном и солёными помидорами, потом чёрная лапша с мясом и чашка компота и ещё кусок хлеба. О, Господи! Давно мы так не ели. Но голода совсем не утолили. Почувствовали себя сильнее и крепче – и только! Пришли домой, а здесь, оказывается, был ужас – снаряды сыпались вокруг дома, горел дом напротив, на рынке снарядом убило массу людей. Папа и Галя очень беспокоились за нас. А сейчас мне страшно хочется кушать. Галя в магазине стоит в очереди за конфетами. Неизвестно, получит ли ещё. А у меня дело – надо сходить к Ире. Она собирается к маме в Удмуртскую республику.
26/XII Вчера был праздник! Очевидно, ради Рождества Христова, хоть и по новому стилю, прибавили хлеба! Мы теперь получаем по 200 грамм и блаженствуем. Вчера весь вечер и весь день мы ликовали по этому поводу, а сегодня Галя плачет и жалуется на свою несчастную судьбу и орёт на маму, которая меньше всего виновата в её несчастиях. Позавчера вечером к нам приехали Толя с Тосей и привезли Петушка. Второй день у нас новый член семьи. Он оказался хорошим мальчиком – не очень скучает без мамы. А с госпиталем, в который мы собирались устраиваться с Галей, ничего не вышло. Но эта хлебная добавка как нельзя более кстати. Так хорошо!
31/XII Вот и канун Нового Года! Папа с мамой ушли с утра к Филимоновым, и мы весь день с Галей вдвоём. Я – в бегах. Утром я понеслась в университет за карточками, думала, что не дадут за усердную посещаемость, но там об этом и не думают. Видела некоторых ребят, в частности милого Киру Нельсона. Некоторые помышляют о сдаче сессии. Весело! Мы с Галей весь вечер тряслись при мысли о том, что к нам кто-нибудь может нагрянуть, а мы с ней к этому не расположены. Устроили мы с Ритой "ёлку", истопили второй раз печку. Что это со мной? Никак не хочу подводить итог истёкшему году, особенно последней его половине. Не знаю, может быть мы уже пережили всё самое тяжёлое, а может быть всё ещё впереди… Хотелось бы, чтобы Новый Год был лучше, принёс бы нам радости, еды…Ой! До Нового Года осталось не больше получаса. Надо собирать на стол. Всего хорошего!

1942 год

10/I Насилу заставила я себя сегодня сесть и написать дневник. Новый Год встретили мы с Галей и с Ритушкой сравнительно хорошо по теперешним временам. 1 января был ужасный мороз, и мы с Галькой очень боялись за родителей, ведь всё-таки им было надо из Озерков пехом переть. И они таки с Сердобольской пришли пешком! Ну, первые два дня этого года мы прожили более или менее ничего, сносно, а потом папа и мама опять стали сдавать. А главное, что невозможно – воды нет нигде, нам приходится таять снег, а это очень нелегко. А теперь ещё совершенно перестали выдавать какие бы то ни было продукты, кроме хлеба. Галька начала пухнуть, папа приходит с работы еле живой, а мама перестала храбриться и бодриться – сидит дома. Я сейчас – самая сильная в доме и бегаю везде, как черт. Весело! Сегодня папе исполнилось 52 года. Грустный день рождения, что и говорить. Но всё же стараемся чем можем отметить и его. Писать пока нечего. Каждый день нас обстреливают. А день мой проходит так: встаю часов в девять и бегу либо в очаг, либо в магазин или за хлебом. Потом, если этого не сделает Галя, запасаю снег и где-то в промежутке между этим "завтракаю". После двенадцати бегу в девятую школу, где помещается мамина столовая. Там мёрзну до двух до половины третьего и бегу домой, а оттуда в очаг, за обедом. А потом пьём по чашке супа и кофе с кусочком хлеба, греемся у печки и ждём шести часов вечера, чтобы поужинать и лечь спать. Не знаю, надолго ли нас хватит…
12/I Собиралась я было и вчера писать, да прособиралась. Некогда было. Провели мы день папиного рождения чудесно, а со вчерашнего дня у меня жуткая хандра и тоска, которую ни от кого не скроешь и которая заражает всех. К тому же простудился папа, но ведёт себя как маленький ребёнок. О маме я уже не говорю. Мне страшно жаль её, но её до такой степени изменила война, что с ней почти нельзя разговаривать. Она либо на все и на всех ворчит и сердится или чувствует себя самой несчастной и обиженной. Господи, как всё это тяжело! А какие морозы собачьи! Просто совершенно невозможно. Была у меня Ляля. Она, я уверена, так не голодает. Она говорила мне, что встретила Горячева и Пономаренко. А я стала вспоминать, кто это такие. Господи, да что же с нами будет дальше? Ведь успехи есть на всех фронтах, кроме Ленинградского. А впереди мы ничего не видим – сплошная беспросветная тьма и голодная смерть. Была я вчера у Татюни. У неё температура 40 градусов и она уже заговаривается. Мать плачет, видит её уже мёртвой. А все это вместе взятое так угнетает, так тяжело… Вот мы с Галей разговаривали сегодня. Нет ни у неё ни у меня боязни смерти. Я почти уверена, что я переживу войну, если не случится чего-нибудь непредвиденного. Но я сейчас почти уверена, что к концу войны я останусь одна или с Галей, вот что самое страшное. Очень пугают меня мои старики. Господи, неужели я никогда больше не увижу своих родителей довольными и счастливыми? Как бы хотелось дать им хоть несколько лет спокойной жизни, безо всяких хлопот и забот. Неужели им не пережить? Не дай, Господи, случиться такому. Ой, как все это угнетает. Ведь ни о чем другом сейчас и думать не можешь.
13/I Черт его знает, что за жизнь собачья! И когда она только кончится? Надоело все совершенно. Господи, как все это противно! Отец уже говорит, что надо умирать всем от угара – уже всем сразу… А, да что там говорить. Просто хоть в омут головой! А мама ещё тут раздражает своими детскими выходками. И понимаешь, что сейчас такое время, что нельзя сердиться, а ведь совсем иногда и мне невмоготу. Я сейчас совсем замучилась. Не физически, а внутри все изболело. Хочется все время плакать, а слёз нет, да и отец рычит зачем морда кислая. Господи, как все надоело! Как тяжело все это! Сегодня приезжал Анатолий. Был он в командировке, говорит, что Шлиссельбург все ещё у немцев. И руки-то ничего не пишут, совсем как крюки. Если бы кто-нибудь знал до чего мне сейчас тошно! Умереть легко, а вот дожидаться смерти противно. Сейчас мама говорит, что голод лучше, чем бомбёжка. По-моему, пусть меня круглые сутки бомбят без передышки, лишь бы сытую. Там ты знаешь, что будет отбой, а мы сейчас никакого отбоя не видим и не ждём. Говорят все время о новой хлебной прибавке. Но что за радость с нее, когда ее дают за счет увеличения числа покойников в городе. Десятки тысяч за день… Господи! Как же мы будем дальше?
14/I Черт его знает, почему сегодня лучше настроение? Уж не благодаря ли "лишним" полученным полкило муки? Не знаю… На дворе мороз, холод собачий, люди дохнут как мухи. Так на улице и падают. Люди, видавшие виды, приходят в ужас, говорят, что такой смертности еще не видывали. Сегодня умер наш дядя Вася. Жаль его очень. Папа сейчас только что пришел со службы, усталый как собака. А я сижу в истопленной комнате в пальто, косынке и ботах, и при свете "волчьего глаза" пишу свой бедный, старый дневник. Сейчас почему-то не так тошно, как было вчера, но думать о будущем и не хочется и страшно. Не хочется погибать как крысе, глупо и ненужно. Ну ладно, буду кончать свои письмена. Через какой-нибудь часок буду кушать и постараюсь забыть на полчаса о войне, о голоде…
15/I Говорят, что взяли Мгу, Дно, Новгород и Лугу. Но насколько это правда – не знаю, так как радио у нас в районе не работает. День сегодня как будто потеплее, а на душе холодно и голодно. Противно! Мы с приездом Пети обогатились еще одной достопримечательностью войны – вшами. И воды нет. Ни помыться, ни постирать. Одним словом, человеку без воды и ни туды и ни сюды!.. Да-а… Тяжелые времена. А что, если слухи про Мгу не враки? Ведь мы тогда почти спасены! Но в это что-то очень плохо верится.
16/I Какие сегодня очереди за хлебом! Господи! Я стояла часа два, наверное. Сегодня ночью приезжал Анатолий, привез немножко дров. На радости сегодня два раза истопили печку в большой комнате и один раз в маленькой. Мама и ребята вымылись даже. А я сегодня скверно чего-то себя чувствую. Дело скверное… Наши продовольственные ресурсы совсем истощились, а впереди ничего не предвидится. Завтра еще удовольствие предстоит – надо в университет идти – карточки, может быть, перерегистрирую. Интересно, до которого числа я доживу. Я сегодня купила календарь. Буду хоть в нем числа зачеркивать, может быть время скорее пройдет, а то так медленно тянется… Ужас! Очень хочется еще хоть разик почувствовать себя не в военной обстановке, а так… Я мечтаю по ночам, что у меня в комнате горит электрическая лампа под зеленым абажуром, я сижу, делаю что-нибудь и есть не хочется… Нет! Этого не может быть!
17/I У меня нервы стали ни к черту стали не годится. Чуть что – сразу слезы. Не могу больше совсем. И замоталась я сегодня, как собака. Галя все ходит, охает, что у нее сердце останавливается и что она очень скверно себя чувствует. Я молчу, но впечатление у меня такое, что у меня все останавливается. Ходила я сегодня в университет, но безуспешно, так как регистраторши долго не было, а я ждать не могла никак дольше. Видела Таню Малышеву и Зайку. У бедного Зайца украли все карточки хлебные вчера. А у нас умерли Шарлов, Чердынцев и Янчевский. Фритт на госпитальном лечении, а врид декана – Кравец. Постарел, бедняжка, ходит с палочкой. У меня сейчас такое скверное опять настроение, дел выше головы, а как что переделать – не знаю. Тяжело ужасно, но видеть этого никто не хочет. А мне очень скверно. Я больше всего боюсь свалиться. Тогда всем крышка, потому что Галька совсем ослабла, а про маму и говорить нечего. Что меня пугает, так это то, что мама ослабевает во всех отношениях. Иногда мне кажется, что она не в своем уме. А на Мытне горит дом второй день и тушить его нечем. Тяжелое зрелище… Сгорела половина Гостиного двора. Вообще, сейчас от буржуек горит город, а воды нет. Господи, да долго ли эта каторга будет продолжаться! Ведь исхода нигде не видно. До чего тяжело! Ну, буду сушить сухари себе на завтра. Они едятся не так скоро, как хлеб.
18/I Боюсь я завтрашнего дня, как огня. А сегодня день прошел спокойно, но без толку. Мыла голову (Ура!), была у Татюни. К моему удивлению она стала бодрее, лучше выглядеть. Может быть это обманчиво – не знаю. Сейчас не могу больше писать. Нечего, некогда и неохота. Голод, смерть и прочие темы уже надоели. А кроме этого, другого нет ничего. Об искусстве? Хм… А что это такое? Я давно уже забыла. Господи! Ну чего им от меня надо? Прямо не могу больше. Повернешься не так, слово скажи – тон неподходящий. Все не так, а мне надоело. И все.
19/I Гоняюсь с утра, как гончая. Два раза была у мамы в школе, в университете, где видела Николая Владимировича Райко. Он очень похудел, изменился, хлопочет о первой категории. На Мытне злосчастный дом все еще горит, но на него уже никто внимания не обращает. Потом я была в нашем магазине, получила 112 грамм консервов. Два дня будет суп, вернее был сегодня и завтра будет. Давали сегодня еще крупу по 200 грамм на служащих и 100 грамм на иждивенцев; да еще по 100 грамм конфет. Вот какие богатства еще предстоит получить! Завтра пойду в магазин, но боюсь, что ничего не достану, потому что очень много народу. Галя очень плохо себя чувствует, а у папы зеленые круги в глазах были, когда он на работу пришел. Что делать мне, прямо не знаю. Надо как-то терпеть до улучшения. Только бы дожить всем! Надежды на это очень мало, но так хочется думать, что это хорошее все же придет. Завтра будет опять суматошный день у меня, но я себя тогда лучше чувствую. Сегодня вечером я была гораздо бодрее, чем обычно. Меня возмущает Анатолий и Тося. Безобразно! Они совсем не обращают внимания на Петьку. Надо перерегистрировать карточки, надо чем-то кормить его по воскресеньям, а они, сволочи, бросили ребенка и ни о чем не думают, а мы - нянчи его за "здорово живешь". Просто хамство! Ну, да ну их!
20/I Плохи наши дела… Папа совсем простудился, а Галька совсем, совсем плоха. У меня сегодня день не совсем удачный. Получила только спички и конфеты, а вместо крупы сегодня дают муку. Мороз сегодня очень сильный, поэтому и дома холодно. Надеемся мы все время на хлебную прибавку. Не знаю, насколько она осуществима, но нужна она дозарезу. Настроение очень скверное. И к тому же у меня все время такое ощущение, что я никому не приношу пользы. Поэтому, когда я сижу дома меня мучают угрызения совести, и я стараюсь куда-нибудь утечь и устаю еще больше. Мне особенно не дают покою ноги. Ведь у меня мои летние туфли и совершенно рваные боты, а ничего шерстяного под туфли нет. Так мерзну, просто жуть. Сегодня я счастливо пришла в мамину столовую – почти сразу без очереди получила суп и студень. Зато завтра, наверное намучаюсь. Папа раскладывает пасьянсы. У него вышел второй и он говорит: "Определенная прибавка!" Чудак! Скорее бы прошел январь! Мне почему-то кажется, что февраль будет к нам милостивее. Но это, наверное, мне только кажется. Да-а. Скорее бы переменилось все.
21/I Сегодня какой-то очень хороший, хоть и очень холодный день. Дело в том, что приятно убедиться в том, что свет не без добрых людей. Таковыми людьми оказались для нас в эти трудные времена Филимоновы. Мы сегодня все были тронуты их заботой и внимательностью. Несколько дней тому назад у нас была Нина и мы послали им письмо. Сегодня они прислали ее опять к нам с маленькой посылочкой и деньгами. Господи, дай нам всем выжить!
22/I Вчера я хотела много-много написать, но не хватило времени, а сегодня у меня весь день чудесное настроение, хотя я еще собиралась реветь в магазине. Всем дают по 50 грамм масла и я стояла в очереди, но в одной не хватило масла, и я уже считала дело погибшим, но все же мне хватило. Наши дома беспокоились очень, даже бедного папу послали меня в магазин проведать. Но мы с ним, к сожалению, разошлись. Была я сегодня у одних знакомых – тетя Лиза, Оля Кордон и Женя Таран. Они старые мамины знакомые еще с древних шлиссельбургских времен; они такие симпатичные, приветливые. Дали мне два кусочка дуранды. Завтра папке будут лепешки. Он очень их любит. Ну удивительно, почему я такая бодрая? Может быть потому, что сегодня сравнительно тепло? Если бы было не военное время, если бы не голод, то погода, я сказала бы, великолепная. Чуть морозит, легкий снежок, но голод… Господи! Что бы я ни дала, чтобы всем нашим чувствовать себя так, как я сейчас. Неужели же наша семья не переживет войны? Быть этого не может! Не должно этого быть! Нас как-то очень всегда выручает Бог в самые тяжелые моменты. Неужели эта помощь не доведет нас до самого хорошего конца? Господи, помоги! На фронте дела успешны, но на западном, на московском. Мы взяли Можайск. А о Ленинграде нет никаких известий. Очень жаль… Про прибавку уже боюсь и мечтать. Сейчас разрешился бы хлебный вопрос! Все-таки появление в магазине хоть муки, конфет и масла в мизерных дозах, есть какой-то показатель. Ведь начало января было таким безрадостным. Но до чего хороши люди эти Мителяши (Филимоновы)… Галька вчера плакала от умиления, а папа весь день твердил: "Ну, Настюра, мы тебе этого не забудем". О, Господи, только бы пережить!
23/I Опять скверный мороз и поэтому очень скверно. У папы очень голодное состояние и он очень раздражен. А когда на него находит такой стих, то он делает все всем наоборот. Так, сегодня он сегодня испортил Петину хлебную карточку и я теперь боюсь ходить с ней в булочную. Если завтра приедет Анатолий, то пусть он сам все уладит, а то я сегодня весь вечер схожу с ума, хотя на завтра хлеб уже получен. Но я стояла в "Гастрономе", как на иголках. Так было жутко… Сейчас ведь за подделку карточек очень много влетает. А на Большом от Гребецкой до Тучкова моста лопнули трубы и улицу совершенно залило водой. Вообще, сейчас бедный город имеет очень жалкий вид: все заборы и заборчики более или менее деревянные разнесены на дрова; провода висят заиндевевшие и оборванные. Уже больше месяца у нас на Введенской стоят трамваи без стекол – это такое после обстрела. Воды нет нигде, канализация испорчена и все дворы загажены. Красиво…Завтра у меня дел по горло, но, наверное, ничего не выйдет. Надо послать телеграммы Шурикам в Омск и Свободовым, а это надо делать через Татьяну Васильевну, жену Алика Титкова, что очень неприятно. Кстати, ходят слухи, что Людмилка на Тихвинском фронте получила какой-то орден. Я так рада за нее, если это правда. У нее такая была безрадостная жизнь. Но все это хорошо, а вот что мне делать с Петькиной карточкой? Прямо не могу! Скорее бы вообще кончился этот месяц! Может быть спадут холода, оттают трубы и хоть вода будет. Как бы мне еще раздобыть соли и мыла…Их нет нигде, а месяц уже скоро кончится. Завтра надо мне встать пораньше, сходить в магазин. Да не забыть бы еще анализ получить. Господи, да долго ли еще будет продолжаться такая проклятая жизнь! Папе необходима хлебная прибавка, он сейчас ходит голодный, как волк. И Галька тоже, а я как-то гораздо терпеливее их. Ну, пойду сейчас спать. Кажется, сон – мое единственное спасение. А сплю я как убитая. Ну, пойду, лягу. О, Господи, помоги только пережить.

не отзывается. А грустно…Шла я сегодня и думала, вспоминала, каким он был раньше. А Медный всадник все еще цел! Он – какое-то мое суеверие. Если бы с ним что-нибудь случилось, то я бы тогда боялась за окончательную судьбу города. А сегодня, когда я шла по набережной, то в голове все время вертелось: "…Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия…", где уж там "красуйся"…
1/II Январь пережили, слава Богу! Теперь будем пытаться пережить февраль. Не знаю, как нам это удастся, так как настроение у всех крайне удрученное, подавленное. Сегодня я опять очень устала и ничего не сделала, так как весь день добывала карточки, а это нелегко. В университете слышала много неприятных известий: умерли Боря Касперович, Померанцев, Леша Уваров; Сонечка больна, у нее умер отец. Вообще тяжело…А маминой и Ритиной карточки еще не получили. Придется завтра начинать сначала. Галя меня очень беспокоит – она по утрам вся распухшая, обессилевшая, делать ничего не может и все время плачет, а что мы будем делать, если она умрет? Господи, даже подумать страшно. Папа чувствует себя будто бы ничего, но уж очень пессимистично настроен, а мама – наоборот. Я же стараюсь ни о чем не думать и как можно больше чего-нибудь для всех сделать, пока у меня есть силы. Господи, сделай так, чтобы все мы пережили голод и все Ленинградские ужасы! Я не знаю почему, но сегодня второй день, как я в унынии и хандре.
2/II Господи, если бы кто-нибудь знал, до чего я устала жить! До чего все кругом надоело, все противно. И так все тяжело… Не верится уже, что этому кошмарному существованию может настать какой-нибудь благополучный конец. Не дожить нам до этого времени ни в коем случае. У нас ничего нет и не предвидится. А и с этим помереть с голода больше чем достаточно. Сегодня я почти уверена, что до конца февраля наша семья ни в коем случае не доживет полностью. А это так невесело…Сидеть и ожидать, когда околеешь сама или кто-нибудь из близких, сознавая полнейшее бессилие чем-нибудь помочь…
3/II Как хочется спать! Сейчас пойду и лягу, а завтра опять трудовой день. Сегодня морозит и поэтому я себя чувствую немного бодрее, а то хоть совсем пропадай. И с мамой я все как-то не лажу. Разучились мы друг друга понимать. Тяжело, трудно…
4/II Тьфу! С семи часов утра стояла в очереди за круглым хлебом в Гастрономе, а он кончился. Обидно было страшно! В магазине нашем все еще ничего нет, а мне надо еще получить сахарный песок. Неужели пропадает? Обидно будет. Была я сегодня у Иры. Они с Нюрой все время собираются эвакуироваться и, кажется, на днях уезжают. Почему, несмотря на все невзгоды и тяготы жизни, меня совсем не тянет из Ленинграда? Странно! Большой опять затоплен, в столовую я сегодня не попала, так как она в зоне затопления, но зато я была в школьной. А на амбулатории веселое объявление о том, что граждане, относившиеся к 29 отделению милиции, и умершие могут быть сданы для захоронения в сад Госнардома. Интересно, все-таки, когда и чем кончится ленинградский кошмар? А наши войска оставили Феодосию, как передавали вчера по радио. Грустно…
5/II Я начинаю скверно себя чувствовать – кашель и насморк появляются. А сегодня день еще был очень суматошный – я совершенно замоталась по столовым. Во всех в них холод собачий, и я промерзаю просто до костей. А сегодня еще было одно приятное "удовольствие" – прихожу я к Татюне, а у нее, оказывается, умерла мать, а сама Татюня совершенно больна и убита горем – ведь она осталась совсем одна на свете, не считая ее двоюродных родственников, которых она и за родню не считает. Я помогла ей немного убрать комнату, а потом взяла ее карточки – буду брать себе масло и сахар – получу и ей. Очень мне ее, бедняжку, жалко. Завтра у меня будет очень хлопотливый день, надо стоять в очереди в магазине и сходить на кладбище и еще в столовые ухитриться попасть. Надо как-нибудь все успеть, а это очень сложно. Только бы нам то всем уцелеть, да выжить. Вот что самое главное. Боюсь…
6/II Получили мы с мамой масло! Выстояли! Очень довольны и рады, потому что масло для нас сейчас – очень большая поддержка, так как сейчас мы кроме нашего хлеба ничего не имеем. Теперь надо бы получить песочку сахарного… Дай-то, Господи! Завтра нужно еще прикрепить карточки свои к Татюниным. Отговаривала я ее ехать хоронить мать, но она ничего и слышать не хочет, все время плачет. Подарила она мне на память о себе золотое колечко. Удивительная вещь – война! До нее раз бы я посмела, рискнула позволить себе принять такой дорогой подарок? Конечно, нет. А сейчас почему-то взяла без малейшего колебания. И дома мне ничего не говорят против. Папа опять ходил на работу и пришел до такой степени усталый и изможденный, что я опять очень боюсь за него. Господи, только бы нам всем выжить… Может быть, хоть на это очень слабая надежда, но будет немножечко лучше со снабжением жирами или еще какими-нибудь продуктами. Перетянуть бы нам эти холода… Мама сегодня, наконец, получила бюллетень, на радостях сходила на рынок и купила буржуйку. Наверное, переселимся все в маленькую комнатку ради экономии топлива. Теперь еще утряслось бы дело с водой. Я все боюсь, что потоп дойдет до Введенской и зальет Пушкарскую. Ведь на Гулярной у Большого сегодня нельзя было стоять – все залило. А это будет неприятно, так как все мы очень необеспеченны в отношении обуви. Ну, ладно. Надо, надо надеяться на самое хорошее, но это так трудно. Неужели не вытянем? Господи, помоги!
8/II Вчера я очень поздно пришла от Татюни и вечером у нас была "родственница" – Тося, поэтому я ничего написать не успела в дневник. Чувствовать я себя стала гораздо хуже, потому что простудилась и кашляю, а приходится все так же мерзнуть по столовым. Завтра с утра я опять пойду в наш магазин, так как до сих пор никак не могу получить сахарного песку. Настроение у всех нас дома очень скверное, а кто в этом виноват? Жизнь! Папку мне жаль страшно, потому что он очень остро чувствует голод. А масло, которое мы получили, скоро уже и кончится. Без него же нам будет гораздо труднее – все-таки топливо для организма. Но как мы переживем все это время, я прямо не знаю, уж очень голодно. Есть совсем нечего, за февраль еще ничего не получено, а кушать надо. Чем мне поддержать свою семью – ума не приложу. Я все думаю, что будет легче, когда потеплеет, но боюсь эпидемий. Уже сейчас в городе началась эпидемия дизентерии, это при морозах. А что будет, когда вся мерзость на улицах растает?
9/II Я сегодня пилила и колола дрова и ничего, а мама выдохлась и у нее ноги не ходят. Но я зато сегодня очень устала, потому что поднималась к Ире на шестой этаж, да совершенно забегалась со столовыми и очень, очень утомилась. Забегала я несколько минут к Татьяне. Она очень скверно себя чувствует, все время кашляет и не встает. Надо мне сейчас держаться изо всех сил, а то что будет с нашими? Папа устает до крайности, но и я тоже. Господи, до чего я устаю и надоела мне вся эта волынка…Господи, да пусть я втрое больше устану, но только бы все мы выжили. Мы сейчас больше всех беспокоимся за Гальку, так как у нее очень шалит сердце. А мне за всех страшно. Как-то мы переживем это время! Господи, помоги!
10/II Сегодня я опять очень скверно себя чувствовала – меня весь день ломало, болели плечи и поясница, вообще была большая слабость, а сейчас, к вечеру, я как-будто бы отошла. Наверное это потому, что я покушала. Обидно очень, что наше масло приходит к концу, но ведь всему на свете бывает конец. Была я сегодня опять у Татюни – она очень ослабла, не может даже встать. Лежит одна, голодная и в холоде. Жаль ее. Ходила я в аптеку, но она закрыта. А в столовой я встретила Антонину Павловну, и она сказала, что мамин директор вчера эвакуировался. Недавно совершил то же самое и папин директор. Почему они все бегут? А сахару в магазине нет. Что делать? Я просто в отчаянии, так как сахар и крупа нужны мне дозарезу, а новой выдачи нет и не предвидится. Сейчас у меня часто появляется желание – сидеть греться с книжечкой в руке возле нашей новоприобретенной буржуйки. Уж больно она симпатичная. А чем-то мне завтра кормить семейство? Просто не знаю, где бы мне чего раздобыть. Надо завтра опять пораньше пойти в столовую, а надо стоять в магазине и идти к Татюне. Помоги нам, Господи!
11/II Опять прибавили хлеба. Сейчас рабочим дали по полкило, служащим по 400 грамм, и дети с иждивенцами получают по 300 грамм. Что ж…Если бы к этому хлебу хоть какой-нибудь приварок, то мы, возможно, и выжили бы. А сейчас на это мало надежды. Настроение у меня сегодня было довольно сносное, во-первых, по поводу хлеба, а во-вторых, потому что лучше чувствовала себя. Была я опять у Татюни, сварила ей киселя, накормила хлебом с маслом и повидлой, которую сегодня выкупила вместо сахару в магазине. Наш "буржуй" сегодня с утра коптит, а мама простудилась в очереди за хлебом, поэтому она кислая, а мне жаль ее. Завтра утром я опять пойду в магазин, надо чего-то раздобывать из продуктов, но наверное, ничего путного не выйдет. Мне ведь везет, как утопленнику в последнее-то время. Завтра, если будет свободное время, думаю навестить сестричек Ромашевых. Они еще не уехали, но все время собираются. В комнате у них развал, сами чумазые…Да мы-то хороши! Тоже ходим грязнее трубочистов. Ой…Завтра у меня задачи – сходить в столовую и увидать там непременно Валю Чирук – пусть она принесет мне мою "Цитадель", а я ей отдам ее "Всадника без головы". Сейчас я пойду спать. Не знаю, как мне удастся заснуть. Я что-то в последние дни стала скверно спать по ночам. Может быть поэтому и днем себя скверно чувствую. Ну, ничего. Надо надеяться, что это пройдет, что все мы выживем, что еще все будет очень, очень хорошо. Но как, как бы сделать, чтобы все это именно так и произошло, как мне хочется? Ведь это очень трудно. А уезжать из Ленинграда мне совсем не хочется, несмотря ни на что. Галька, так та мечтает об отъезде в хлебные места. Правда, ей приходится труднее, чем всем нам. Но как хочется выжить! Помоги нам, Господи!

хрестоматии фольклора, а к двум часам пошла в институт. Но был только английский язык, потому что Игорь Яковлевич не успел еще матери своей похоронить, т. ч. я скоро пришла домой. Приходила сегодня ко мне Лялечка. В их дом попало два снаряда в тот самый день, когда и в Иркин дом. Ляля принесла мне книгу Александры Ивановны "Цитадель", которую мне надо ей отнести. Завтра я с утра собираюсь сходить к Ляле за книгой Гелеуорси "Темный цветок", потом к маме в стационар, а к половине четвертого на лекцию по всеобщей литературе. А сейчас пообедала и не знаю, что мне делать. То ли фольклором заниматься, то ли Бобрыкина читать. Ну, ладно, хватит на сегодня дневником развлекаться. Вчера я уж и то хватила чересчур.
14/III Сегодня уже и по старому 1-ое марта. Пора бы уж, кажется, весне вступать в свои права. А сегодня опять мороз. Просто противно! Была я сегодня у Ляли, а потом пошла к маме. Идти к ней оказалось очень далеко, я устала. Но мама меня угостила – дала мне кусок серой булки с маслом по-настоящему, стакан горячего сладкого чаю и глоток вина. Так что от нее я дошла в хорошем настроении и сытая. Правда, странное существо человек! Как-то странно, что могут сочетаться два совсем противоположных желания в человеке – во-первых, мне хочется, чтобы мама подольше побыла в стационаре, окрепла бы там, как следует. А между тем, мне очень скучно без нее, хочется, чтобы она поскорее вернулась домой. Ходила я сегодня и в институт, но там не состоялась лекция по всеобщей литературе, а я только из-за этого и в институт ходила. Пришла вот сейчас домой, дома папа. Галя пошла за водой, а я сижу и мечтаю о том, чтобы нам с папой и мамой пожить втроем по-старому. И почему мне так надоела Галя? Просто ужас. И не знаю, что мне делать. Ну ладно. Будем кончать эту писанину, а то чего-то руки очень стынут. Ну, ладно. Помоги, Господи!
15/III Сегодня я пролежала в кровати до девяти часов и даже…о, ужас, вспоминала Блинова и Симонова. Что это со мной случилось такое? А когда пришли в большую комнату, то оказалось, что в ней сегодня только полтора градуса выше нуля по Реомюру, и бедный папа замерз совсем. Топили с самого утра буржуя, но еще температура выше 5° не поднялась. На улице мороз, ветер и солнце. Сегодня воскресенье, поэтому Рита дома и раздражает меня донельзя. Почему я стала так скверно к ней и к Гале относиться? Сил нет! И еще меня совсем замучил кашель – всю грудь раздирает. Сухой такой! Ну, ладно. Сейчас немного почитаю Гелсуорси и буду заниматься.
16/III Сегодня прибыльный день – получили от Настеньки посылочку и Галя получила в магазине 1700 грамм гречи. Сварили мы по этому поводу кашу с мясной подливкой. А на третье был компот, присланный Настей. Только у меня паршивое настроение – страшный кашель и температура 37,8°. Все время вспоминается мне Татюня и грустно все так делается…В институте я сегодня не была, очень жаль пропущенной лекции по древнерусской литературе. И дома я не занимаюсь. Все сижу весь день и читаю Боборыкина. Холод сегодня, говорят, стал меньше, по крайней мере папа выглядит гораздо бодрее. А ведь после сегодняшнего обеда мне есть не хочется, а очень хочется пить. Голова тяжелая…Но вот что меня интересует – как долго мы сможем жить в таком положении? А вдруг бы кончилась война! Вот было бы хорошо-то, Господи!
17/III Я сегодня чувствую себя гораздо лучше, но в институт решила не пойти, чтобы окончательно прошло все. Сижу весь день, как пень. Читаю, не занимаюсь и совесть не мучает. Сейчас пришел папа со службы, принес мне "Зверобоя" Фенимора Купера в издании "Золотой библиотеки". Мне так хочется иметь много хороших книг, старинных и новых! Просто ужас! Настроение у меня сейчас хорошее, потому что кашу уже поставили в термос, и я слышу, как Галя говорит папе, что мы через полчаса будем обедать. Где же тут огорчаться? Послезавтра я пойду к маме в стационар, отнесу ей супа и хлеба. Скорее бы мама была дома. Веселее будет с нею и легче. Сегодня Галя принесла слух, что с 20/III убавят хлеба. Это мне очень не нравится. Ведь дурные слухи всегда скорее оправдываются нежели хорошие. А может быть это только слухи? Дай-то, Господи. Ну, ладно. Кончаю.
18/III Сегодня утром был мороз -32°. Я наплевала на все и не пошла опять в институт. Весь день сидела дома и читала Мопассана. Завтра что бы то ни было, я должна пойти к маме. Как-то она там, бедненькая, одна, в холоде…Что-то очень мне сейчас паршиво на душе стало. Приходила Ляля, сказала, что наш институт будет тоже эвакуироваться, она будет поступать в 1-ый медицинский, который пока отложил эвакуацию. Куда мне деваться? Если переходить в ЖАКТ, то сразу же пошлют на снег, а я сейчас еле ноги таскаю, да кроме того у меня очень болит мой отмороженный палец. Скорее бы кончилось

1942 18марта-28 апреля
Скорее бы кончились эти несчастные морозы. И холодно, да и дров уходит уйма. А ведь еще неизвестно, как долго продержатся холода. Я помню, в прошлом году первого мая шел снег. Ой! Что я вспомнила! Я вспомнила свой дорогой, славный, милый маленький бассейн… Какое это было наслаждение! Выкупаешься, бывало, напрыгаешься с вышки в воду до того, что голова ходуном пойдет, иногда и намерзнешься, а потом в душ. Я очень любила в душе "душу отводить". Стоишь себе под горячими струями, моешься,… ой, какое наслаждение! А потом идешь домой, жарко, легко самой. И ведь три, четыре раза в неделю я получала такое удовольствие. Вот было хорошо! Завтра хотя меня тоже ждет физкультура на целый день – культпоход на Петровский остров. Сейчас еще сравнительно рано. Наверное, еще нет восьми часов, а уже очень хочется спать. Надо ложиться. Ну, помоги нам Господи, пережить все это.
19/III Сегодня нашей Маргарите исполнилось пять лет. Совсем взрослая! Я в ее годы уже умела читать. Правда, я совсем по другому росла. На ее психику очень подействовали голод и бомбежки. Она, как я одно время думала, будет совсем ненормальной. Но сейчас она только кривляется много и капризничает. А так все ничего. Сегодня день совсем весенний и удачный – мы получили в магазине масло и мясо. А потом я была у Еремеевых и получила от Софьи Петровны разрешение пользоваться ее библиотекой. А у нее великое множество всякой легкой литературы. На первый раз я взяла две книжки. Вернера. Потом возьму еще. У нее весь он. А завтра я пойду с Лялей Бирюля в поход по институтам. Говорят, что 1-ый медицинский остается в Ленинграде и студенты получат рабочую карточку. Надо будет завтра все доподлинно разузнать. Была я сегодня у мамы. Она чувствует себя хорошо, только очень беспокоилась за нас. Напоила она меня сладким кофе, угостила булкой. А мне так захотелось, чтобы она скорее была дома! Галя сегодня снесла свой паспорт в прописку – у нее она кончилась. Очень боится, что ей предложат эвакуироваться. А я, грешница, мечтаю об этом. Стыдно, скверно, но что я с собой поделаю? Сейчас надо идти спать. А рядом лежит такой заманчивый Вернер…
20/ III Галя совсем забегалась со своими Еремеевыми и я сегодня опять не пошла в институт. Но я не сетую. Это мне лишняя зацепка. Сегодня с утра у нас отвратительно топилась буржуйка, поэтому топить мы ее кончили рано и холод был жуткий. Правда, сейчас мы уже догнали до 5, но все же еще… бр-р! Очень мне сегодня хочется сходить в дом Ромашевых. Как-то Александра Ивановна? Надо, навестить ее непременно и свезти ей книжки. Вернера я сегодня наверное дочитаю и завтра опять пойду к Еремеевым. Галя пошла за Ритиным обедом и что-то очень застряла. Не понимаю, чего она так долго. Придет опять злая, а я что, виновата разве? Ну, да ладно. Кончаю. Идет! Ну вот мы поели и Галя снова улетела. Ладно, не буду я больше сегодня писать. И нечего и настроения нет.
21/ III До чего же я не люблю, когда у меня насморк. Все настроение портится. Нос заложен, кашель, грудь болит. Очень противно. Папа приходит со службы очень усталый, говорит, что весь его стационар с хождением пошел на смарку, голодный и совершенно злой. Говорить с ним стало очень трудно. Скорее бы завтра – обещала мамочка придти нас навестить. Как противно болит у меня голова! Папа мне все время говорит, что я заразилась туберкулезом от Татюни. Не знаю… Но весна на меня действует почему-то совершенно удручающе. Я ни о чем не могу думать, ни на чем не могу сосредоточится. Одна мысль в голове, только бы выжить, только бы скорей конец войне. Неужели мы не доживем до конца войны? До сих пор нас Бог миловал. Но сегодня опять был обстрел нашего района и наша несчастная хижина тряслась, как в лихорадке. Господи, помоги нам всем!
22/ III Ну почему я стала такая свирепая? Сегодня чудесный день, воскресенье, приходила мама и 24/ III вернется совсем, а у меня такое злое, свирепое настроение. Ничего не хочется делать, со всеми я ссорюсь, "терроризирую" всех, как говорит папа. У меня очень скверное состояние духа. Надо немножечко развлечься. Но идти сейчас я не могу никуда, так как Галя ушла в моем пальто. Ну, да ничего. Я сейчас еще немного почитаю, а потом вернется Галя и надо будет пилить дрова.
23/ III Ой, как я зол… Вчера была у меня Александра Ивановна. Я так была ей рада. Она уже имеет известия от девочек – они добрались до матери. Очень рада я за Ирку. А сегодня получила я письмо, правда январское, от Симы. Но дочитать его еще до сих пор не могу, уж очень оно длинное. Да и удовольствие хочется продлить – ведь я очень давно не получала ни от кого писем. Ой, сейчас дочитала. Милый, наивный Симка! Он все по-прежнему безумно завидует ленинградцам. Интересно, завидовал бы он или нет, видев январские и февральские демонстрации в сад Госнардома с саночками. Да нет! Он, пожалуй, после первой бомбежки перестал бы здравствовать. А между прочим на всех нас гораздо больше впечатление произвел голод, нежели бомбы. И отвечать ему я пока не буду. Неправды я ему не хочу писать, а правдой не стоит огорчать. Была я сегодня в институте, он эвакуировался. Завтра я пойду туда за документами. Ой! Как надоели ежедневные обстрелы. Ну, да ладно. Надо, надо как-нибудь терпеливее пережить весь этот ужас. А если мы переживем – я буду сама завидовать. Вот.
24/ III Какой весенний день! Пасмурно, но отовсюду льет, льет , все тает… Ходила я сегодня утром в мамин стационар, отвозила сани, так как мама вчера вечером приехала сама со своими вещами. Оттуда пришла я еле живая. Уж очень тяжело было мне, да и нога очень болит. А дома тоже невесело. Крупа вся прошла к концу, съели сегодня последнюю кашу. Если завтра не выдадут крупы, то и без супа насладимся на воде да на хлебе. И такая тоска, такая жуткая хандра почему-то. Просто невыносимо. И сегодня ужасно хочется есть. Обыкновенно мне после ужина хотелось только пить, а сегодня… бр-р-р… И папа пришел со службы еле живой, потому что такая весенняя слякоть очень утомляет. У меня ноют ноги, а у папы и подавно. А что дальше делать, я не знаю. Папа принес мне сегодня "За что?" Чарской. Так мне все это мирную жизнь напоминает, а тут еще вчерашнее Симино письмо! Сегодня я зашла в магазин, а в нем по радио передавали какую-то симфоническую музыку, и я не могла прямо из магазина уйти. Господи, хоть бы радио-то заиметь! Да ну его… Только бы нам как-нибудь вытянуть. Только бы…
25/ III Ой, до чего у меня болит моя нога! Просто со всем не могу ходить. Была я сегодня с Лялей и ее подругой Женей в Медицинском институте, нам сказали, что заседание приемной комиссии будет в первых числах апреля. А в моем институте мне еще не отдали аттестата. Завтра отъезд второй партии, переполох, шум… Погода сугубо весенняя, дождь льет совсем тает. И с переменой погоды очень плохое самочувствие. А в магазине дают крупу и масло растительное. Все говорят об улучшении положения. Кто его знает? Может в самом деле будет легче.
26/ III Какая адской лень! Ни за что не могу взяться. Уф! Сделала небольшой перерыв в письме. Получила я сегодня письмо от Киры. Она жива, здорова, работает у себя в клинике при институте. Ну и Бог с нею! Вчера вечером поздно пришли ко мен Танюша прощаться. Она сегодня утром должна была уехать в Краснодар. Принесла она мне моего Горького и на сохранение свой дневник. Он у нее, правда, не такой богатый, как мой, не все-таки… Ну я, конечное дело, стала его вчера же после ее ухода просматривать. И знаю, что нехорошо это, что не годится, но не утерпеть было. Велик соблазн. Прочла я , вернее просмотрела, ее последние коды жизни школьной. Она, оказывается, уже тогда жила другой жизнью, нежели я. Ее интересовали кавалеры, мальчики с ее двора или ЖАКТа, танцы, Муся Моплан. А ведь я-то все время жила "под корнем". Хорошая вещь "иррациональность"! Таню же театр, кино, актеры интересовали, но как-то побочно. Ну, а обо мне там мало хорошего написано. Неужели все меня считали ну по школьному говоря "фасоней" что ли? Страшно, если это так… Мне кажется, что я этому повода мало подавала. Интересно… Ну, а после школы интересы наши коренным образом переменились. А в седьмом классе – что у меня, что у Тани – один почерк, не отличить. Сегодня мы с мамой убирали комнату, все чистоту наводили. Уж очень хочется пожить по человечески. Немного убрали. Вот сейчас я сижу, пишу, а сама с нетерпением жду папиного прихода, потому что и есть хочется и стреляют сильно. Почему у меня поялился такой аппетит к накоплению книг? Мне очень хотелось бы писать иметь Чехова и Достоевского, но это мечта лишь, так как купить их не хватит денег. А ведь я дура! Кроме того, что мне хочется старинных классиков, я еще мечтаю о старинной дряни. Вот хочется мне иметь что-либо Чарской или вообще старых детских книг. А теперь еще у меня осталось Танино "Задушевное слово". Вот какая я стала психопатка. Ну, да это все может быть пройдет, лишь бы только нам выжить, только бы пережить это страшное голодное время.
27/ III Папа вчера пришел поздно и мама все время сходила с ума – говорила все, что его должно быть убило снарялом. Но вчера просто поднялся очень сильный ветер с вьюгой, такой ужас, папа бедняга, конечно, с трудом дошел. Была я вчера вечером у Тамарочки Сусловой. Мне очень ее жаль – ведь она осталась совсем одна. Нельзя же Марию Михайловну считать ее родной матерью – у нее есть своя Людочка. Я купила у Тамары книжку "Одноэтажная Америка". А взяла почитать у нее полное собрание сочинений Козьмы Пруткова и "Сказки старого филина". Сегодня с утра был опять мороз, я весь день сижу дома. Завтра надо мне опять идти к себе в институт и выцарапать себе свой аттестат. А потом я пойду в медицинский. 30/ III мы пойдем с Лялей и Женей требовать своего зачисления, потому что если мы на апрель будем получать карточки в ЖАКТе, то могут мобилизовать в МПВО, а тогда уже не придется учиться. Скорее бы все это благополучно завершилось! Наверное, заниматься мы будем все лето без передышки, а осенью будет первая сессия. Сейчас меня почему-то мало влечет медицина, мне хотелось бы заниматься ею в более подходящей мирной обстановке. Ну, да ничего. Надо смириться со всякими условиями. Вот только бы немного потеплее стало, а то мой обмороженный палец не дает мне покоя. Господи, какая я стала жуткая! Сейчас сижу за письменным столом, пишу, а передо мной зеркало, в котором отражается во всей красе моя очаровательная физиономия. И всегда-то я была урод уродом, а в связи с условиями военного времени еще больше "похорошела". Да что об этом думать? Сейчас мне надо только думать о том, чтобы выжить. Господи, да могла ли я предполагать год тому назад, что меня будет интересовать и затрагивать такой вопрос. Да! Сегодня утром меня разбудила Ритка, а если бы не разбудила, то было бы черт знает что. Ведь я давно не видела ничего хорошего во сне за исключением Вовы Марченко. А сегодня мне снилось, что я с Литейного свернула на Невский, но будто бы тут же был и Гостиный двор, а вдоль него стояли трибуны. На трибуне стоял Чапаел, но я знала, что это Бабочкин в гриме, и произносил речь. А рядом стояли похудевший Блинов в костюме Футманова, и когда он увидел меня, то скорбно сдвинул брови. Я очень медленно шла мимо трибун и все время оглядывалась на него. Было лето, и я была в летнем белом платье. Я села в трамвай и выглянула еще раз в окно и посмотрела на Блинова… Вдруг Рита закричала: "Наташа я же в очаг опоздаю!" И негодная девчонка заставила меня проснуться по крайней мере на час раньше обычного времени. Вот какие сны мне начали мерещится – к чему это? Сейчас я кончу писать. Я вовсе не предполагала сегодня исписывать всю бумагу в своем дневнике. Ой! Я еще кое-что вспомнила! Я прочла в Танином дневнике, что она однажды тайком влезла в мой дневник. Это был очевидно один из дней довольно сумасшедших, когда мне нравились все мальчишки из нашего класса. Вот бедная девочка и поражалась, верно, моей безнравственности. Ей самой нравился Коля Чекунов, а она думала, что он также и мне нравился. По крайней мере она думала, что я под NN подразумеваю именно Колю. Господи, до чего все это теперь далеко от меня! Смешно просто. Потом я сейчас очень хотела бы видеть спокойного рассудительного Симу Гуревича, чтобы успокоится под его медленные речи. Да-а… Хорошее было время! Ну, да нечего, нечего, Наталия Васильевна, вспоминать былую роскошь. Все еще будет, все еще вернется к былому, к прежнему, к хорошему. Ну, всего хорошего. До завтра, до свиданья, мой дневник. Всего хорошего, всего наилучшего.
28/ III Интересно знать – когда окончатся морозы? Ведь скоро же начнется апрель месяц, а у нас с сегодняшнего утра опять начался мороз. Просто ужас, что такое! Надоело совсем мне все это. Так противно!.... Сегодня я сходила к себе в институт, расформилась совершенно, сходила в медицинский и подала туда заявление о приеме. Мне если учиться медицине, то хотелось бы в Педиатрическом, но единственное препятствие – очень далеко ходить туда. Кстати, сегодня, когда меня не было, приходила Кира, ждала меня, но не дождалась, так как я очень долго задержалась с институтами. Ну, а потом я была у Еремеевых, так как они оба совершенно больны – не встают, а еще сегодня вдобавок умерла их Дуня! Ну вот и все. Сегодня второй день снегоуборок в городе – все улицы очищаются от снега. Скоро пророчат трамваи… Дай Бог! Тогда папа наш был бы совсем спасен. Ой, как хорошо…
29/ III Мне сегодня почему-то думалось, что я очень много напишу себе в дневник. Но это, очевидно, мне действительно только думалось. Писать мне лень, да и некогда. Мама просит штопать. Ой, как мне хочется кушать… Сегодня Галя ночевала у Еремеевых, а я спала с Риткой. Пр

Свердловском Роно, получает рабочую карточку. Как я растеряла всех своих знакомых! Это же просто удивительно. Ну, ладно. Пора кончать. Пойду "давать звонок". Ну, вот уж идет второй урок. Ж о чего я замерзла! Голова болт еще чего-то. Прямо надоело. А завтра воскресенье! Хоть бы завтра-то потеплело. Скоро 1-ое мая. Какой это всегда был хороший и праздничный день! Я помню, что в прошлом году я сидела дома на столе в голубом сатиновом платье и шила костюмы для Ритиной куклы, а они с Галей с дороги спали. Но в прошлом году тоже было холодно в майские дни, но до мая было жарко. Я помню, что я все время страдала без летнего пальто. И ездила я тогда в бассейн три раза в неделю… скорее бы стало совсем тепло! Тогда я наберусь храбрости и силы воли и пойду в Белозерскую баню! Вот! Только надо с собой взять маму или Галю, а то мне одной не вымыться будет. А уж так хочется по настоящему почувствовать себя чистой. И потом я все время мечтаю об окончании войны, хоть мне и хочется мстить, мстить без конца! Но все-таки, какой было бы блаженство, если бы вдруг не стало войны. Пошли бы поезда, нам привезли бы откуда-нибудь покушать. Потом начали бы приезжать эвакуированные… Ой, была бы моя воля – ни одного бы я не впустила в город. Это теперь не их Ленинград! По-моему они потеряли право называться ленинградцами не пережив с городом зимы 1942 года. А как сейчас гудят самолеты… Они все время летают над городом. Только бы не было тревоги сегодня . Еще на 1-ое мая многие ждут химической тревоги. Это самое последнее зверство, которое могут применить немцы. Поэтому сейчас вновь проводятся химические тренировки, все ходят с противогазами. Но надо думать, что все эти предосторожности окажутся излишними. Хорошо бы! Ну, надо мне опять кончать, пришла Татьяна Мелентьевна и сейчас, наверное, начнется разговор о литературе. Люблю ее. Уж очень она милая, только зря называет меня Натальей Васильевной. Называет. Ну, да Бог с ней, пускай. Я очень хочу пойти завтра в кино. Пускай будет колоссальная очередь, я ее вытою, но в кино попаду. Только бы тревоги не помешали, а то очень не хочется сидеть в бомбоубежище. Ну почему мне так не хочется кончать писать дневник. Писала бы и писала я все время. Уж хорошее больно ***стр 114*** у меня. Завтра будут писать дома своим пером дневниковым. Но не покарает ли меня небо за то, что третий день пишу "посторонним" пером в дневнике. Ну, кончаю, кончаю. До завтра.
26/IV Сегодня ночью выпал снег. Холод стоит страшный. Стояла я в очереди за билетами в кино, но ничего не получилось из этого предприятия. Холодно мне сейчас очень, потому что я долго возилась в холодной комнате с открытками и альбомами и продрогла до косточек. Хотя косточкам немудрено продрогнуть – уж больно они теперь близко. Вчера мне весь день нездоровилось, а сегодня я выспалась, спала часов до восьми утра. Но есть до чего хочется! Не люблю я выходных дней из-за усиленного аппетита. Я сегодня ухитрилась пшена в магазине получить! Во как! Сейчас буду читать чего-нибудь. Завтра опять возьму дневник с собой. Буду писать в училище.
27/IV Уф, какой сегодня жуткий холод! Хорошо еще что я одела боты, хоть ноги в тепле. А то я совсем околела бы. Встали мы сегодня как обычно спозаранку и пошли на остановку. Доехали до Дворцового моста, а на мосту что-то приключилось, трамваи остановились, дистрофики вылезли и пошли через мост. А как только мы перешли, то нас догнали все эти трамваи, и папа заставил меня впрыгнуть на ходу. Так что доехали мы до Литейного большими удобствами. Но когда шли пешком до училища, то я совсем замерзла. И до сих пор не могу согреться. Опять сегодня была тревога, но я не ходила в убежище, а сидела в учебной части, писала письмо Ирине, читала Вернера и скучала. Сейчас у меня в кабинете сидят девочки из химзвена, а Розенберг читает им лекцию по ПВХО. До чего он мен не нравится! Какой-то он весь противный, мягкий. Мне он очень не нравится. Сегодня мне больше, чем всегда хочется домой, потому что дома сегодня тепло, горячий суп, сахар, масло, чай, каша… Как хорошо! И читать очень хочется. У меня сейчас очень большие запасы беллетристики. Просто читать не знаю что. Лежит в столе чудесный Бальзак, рассказы Грина, Марк Твен… А кроме того еще еремеевский Вернер при мне. Только бы у папы все было хорошо и было бы хорошее настроение. Вот вчера, например, он весь день сходил с ума, злился очень на всех, а все, наверно потому, что у него кончился табак и он вчера весь день не курил. И ворчал, ворчал… А мне было просто смешно, хотя и жаль его. Привычка – дело великое, хотя бы даже и такая скверная привычка, как куренье. Как безграмотно рассказывает сейчас Розенберг о пикирующих бомбардировщиках! Он сбивает все меня с толку. То ли дело был наш Сергей Васильевич Лапин! Где-то он сейчас? Очень хотелось бы видеть его. Ведь такой был чудесный, забавный "Лапкин". Я помню, что в прошлом году в это время у нас главным образом происходили военные экзамены, мы "увлекались" военным делом, как ничем. Я помню, что в это время, как раз, мы готовились к сдаче политподготовки. Помню нашего "неандертальского" человека – "мадам" Новосельцева, который доставлял нам столько удовольствия, как мы всегда веселились во время его схваток с Фирой. Где-то она сейчас? Она ведь эвакуировалась, кажется, в Самару, или в Казань, так что наверное сейчас живет и преспокойно учится. А переживу войну в Ленинграде, обязательно переживу, если меня не стукнет какая-нибудь скверная бомба. Когда же вернется в Ленинград мой сбежавший университет, то я подам заявление на первый курс филологического факультета на Романо-германской отделение на английский цикл. Буду я усиленно заниматься языками, литературой, дополнительно посещать лекции по русской литературе и буду сдавать факультативные курсы. А как хорошо мне будет заниматься после войны! Светло, электричество светит ярко-ярко! А дома тепло, хорошо! Папа сыт, мама больше не устает, лицо у нее не опухает. Галя с Ритой давно уехали, далеко куда-нибудь с детским домом или вообще куда-нибудь. А с кем я буду дружить тогда? Наверное ни с кем. Ведь я очень легко вообще схожусь с людьми, но в институте Покровского я не захотела дружить ни с одним человеком, да и с университетскими я совсем разошлась. Так что не знаю, что у меня будут за друзья. Наверное, останутся именно мои старые "друзья", да еще воспоминания о древних довоенных временах, о дружбе с ребятами, где-то Вовка… Тьфу! " Все дороги ведут в Рим". Я помню, что на первом курсе в зимние каникулы я поссорилась с Вовкой, Мурой и Оскаром, решила наплевать на всех них и ограничится Борисовым и Кирой Снежковой! Вот о последней я теперь часто думаю. Правда, она поступила по-свински с нами этой зимой, чего ей никогда не простят мои родители и особенно Галя, хотя ей до этого нет никакого дела. Но ведь мы с ней были два года одной душой, обитавшей в двух телах, мы с ней одним интересовались, об одном думали, но царапались, правда довольно часто. Но зато как часто нам вместе бывало весело, как хорошо мы проводили с ней время. Я помню наши прогулки с ней "по маршруту" по мостам. Как это было весело, особенно в белые ночи. Помню, как в прошлом году мы с ней пошли к улиц Зодчего Росси и высчитывали шаги от Александринки, как потом полил дождь, а мы с поехали домой на №12 трамвае. А еще раз как-то незадолго до войны мы с нею зашли к нам в "Гастроном", купили 800 грамм халвы. Немного выпили ее с чаем, а потом пошли легли в кровать, читали и ели эту самую халву. Вот было вкусно! Вот было воспоминаний уже в военное время по этому поводу! Как, все-таки, мало ценили мы нашу жизнь! Я мало пользовалась жизнью. Нет, я брала от нее все, что только можно. Я сейчас вспомнила себя в прошлом году, когда я была на "Фаусте", а после спектакля на следующий день делала в лаборатории работу. Как сейчас помню, бипризму Френеля. Мне помогали Толя Фролов и Ваня Вийта. А я села на стол, так как там было гораздо удобнее, двигала каретку по раме, а в голове у меня все время стояла сцена из "Фауста" – первая встреча Маргариты с Фаустом и куплета Мефистофеля. И я сейчас хорошо помню то состояние, которое тогда было у меня: мне все как-то не верилось, что я вчера была в театре и слушала этого великолепного Фауста, да еще со знаменитой вальпургиевой ночью! Ой, какие гадкие вещи рассказывает Розенберг, он говорит о возможности применения химических отравляющих веществ. Какая гадость! Как мне не хочется познакомиться на практике с этой отраслью ПВХО! Все остальное мы уже прошли. И "симпатичная" бомба, которую я уперла у Сережки Филиппова, останется у меня на память о великой отечественной войне 1941-42 гг. Надеюсь, что до 1943 года война не дотянется. Надеюсь на это всеми силами души. А хорошо бы это случилось как-нибудь внезапно, так что мы были бы поражены миром, как во время финской кампании! Ах, какое было блаженство тогда… Тогда! А что было бы теперь? Просто невозможно себе представить. Ну, Розенберг, кажется, кончает. Да, кончил! Надо и мне кончать, а то я сегодня расписалась непростительно долго и много. Мой бедный дневник не видел таких нашествий со времен описания ТЮЗовских премьер, да со встреч в школьные годы с Блиновым. В остальные годы эти встречи проходили для дневника гораздо более безболезненно, а про Симонова и говорить нечего. Он весь сидел у меня внутри где-то. Писать о нем "взрослой" студентке было уж очень как-то даже неловко. Ну, ладно, кончаю, кончаю.
29/ IV Вчера был такой хлопотливый день, что ничего не успела написать. Встали мы с Галькой рано-рано и пошли в магазин. Сегодня первый день, вернее, сегодня-то второй, а вчера был первый день майской выдачи продуктов, поэтому надо было получить все вовремя. Ну, полуфчилил мы все, что полагалось, кроме крупы, так как в нашем магазине, по обыкновению, был только один горох. Потом я ходила узнавала насчет дров, так как эти злосчастные полкубометра нам все еще никак не удалось получить. А с крупой у меня вышло довольно удобно. Я напросила одну продавщицу в магазине на Большом, чтобы она дала мне пшена. Милая девушка согласилась на это. Я была очень довольна. Кроме того, я еще вчера купила себе шляпу (во!) и "Емельяна Пугачева" – Шишкова. Довольна я была очень этим. А потом … потом я решилась на очень смелую и рискованную авантюру – я пошла в баню! Ой! Мылась я в парной, на самом верху, так как только там было относительно тепло, а везде – мороз… Бр-р-р! Но все-таки я вымылась, хоть простояла в очереди часа два. Пришла домой, поела и легла спать. Вот весь вчерашний день, а о сегодняшнем буду писать позднее. Ну вот. Уроки уже все кончились, только военное дело еще не кончилось. Наш военрук пришел очень расстроенный, так как ему вчера сделали три какие-то прививки и сегодня он рук поднять не может, а завтра ему надо выступать в бою. Жалко его, бедняжку. Ну, день прошел довольно спокойно, довольно благополучно. Сегодня была Татьяна Мелентьевна, которую я страшно люблю. Такой она чудесный, неунывающий человек, что просто любо дорого смотреть. Славная она! Ну, поболтали мы с нею, поговорили кой о чем. Потом сегодня была спевка. Девочки пели интернациональную песню о Сталине. Потом я еще помогала Анечке делать "Некрасовца". И до сих пор еще у меня все пальцы в клею. Нина Михайловна сегодня весь день нервничает. У нее эвакуированы дети – две девочки с детским садом, и она от них ничего не получает. А ведь послала уже три телеграммы. Жаль ее, она так волнуется. Сейчас они с папой составляют план завтрашнего торжественного собрания, а я занимаюсь писательством дневника. Вот у меня опять еще помешательство: опять началась моя старая болезнь – "ковалемания". В каждом человеке мне мерещится почтеннейший Станислав Порфирьевич. Он, наверное, эвакуировался, а это я сейчас по глупости, может быть считаю признаком дурного тона. Теперь он, если вернется, не посмеет смотреть на меня пренебрежительно, как на заклейменную печатью "поклонницы". Теперь я на него посмотрю свысока, так как я осталась в Ленинграде, несмотря ни на что, а он во своими презрительными взорами сбежал. Хотя я может быть клевещу на Коваля. Ведь очень может быть, что он сейчас на фронте, ранен или убит. Но все равно! Ведь и Блинов тоже может быть уже давно не жив и Симонов тоже, а я все страдаю из-за того, что они изменили городу. Нет, какая я все-таки дура. Ведь нашла о чем думать в такие моменты. Спать мне хочется, вот что. Ведь сегодня я встала опять до пяти часов и еще до отъезда на работу мы с Галей получили в магазине сыр и Риткино какао. А мама осталась получать водку и табак. Папа остался дома дожидаться табаку, а я уехала одна. А позавчера, когда мы возвращались с папой домой, то нас застала тревога в самом "злачном" месте – на Университетской набережной, там где стоят все корабли. Летел много немецких самолетов, но огонь был по ним сплошной. В первый раз я видела, как сбрасывали бомбы. Противно! Но зато два самолета были сбиты на моих глазах. Хорошо! А какие звуки были громкие! Приятно… Папа мне чего-то кричит, а зенитки так ухают, что я ничего не слышу. Зенитки трещали громко, громко! Воздух содрогался, а даже стекла посыпались, а на той стороне Невы у Адмиралтейства отлетела фанера из окна. Сыпались осколки прямо градом. Мы не дождались конца тревоги, потому что еще обстрел намечался. Пошли мы с папой пешком через Биржевой, собирали по дороге осколочки. Весело было… Ну вот и все дела. Как мне хочется тепла, как бы мне хотелось, чтобы скорее было все в порядки, лето, тепло, тепло главное. У меня обморожены пальцы на руках, болят страшно, распухли, совсем не гнутся. А когда было тепло, ведь я совсем воскресла, потому что я так хорошо себя стала чувствовать. А с возвращением холодов я опять завязала, совсем свернулась. Холод действует на меня совсем угнетающе. Так противно мне мерзнуть сейчас. Ну, кончаюсь. Кончились военные занятия. Девочки пришли обратно. Сейчас Нина Михайловна уходит в наш подшефный детдом, а мы домой пойдем попозднее, так как тогда легче в трамвае будет ехать. Ну, кончаю.
*** стр 123*** Интересно, теплый или холодный будет сегодня день? Я сейчас в училище, а про погоду не знаю, потому что ночевала сегодня здесь. Майской дежурство, ничего не попишешь! 30/ IV я утром была вызвана повесткой в райвоенкомат, где меня должны были мобилизовать в МПВо. Медкомиссия признала меня годной, но дала временное освобождение по поводу моих обмороженных пальцев. Я ходила к врачу, но он посоветовал только делать горячие ванны и прописал мазь Потом я купила игрушек для подшефников и пешком во время тревоги притащилась сюда. Устала страшно, да еще долго пришлось ожидать карточек. Ну, домой мы поэтому приехали поздно. А вчера было 1-ое мая! Погода была самая праздничная, теплая, чудесная! А еще в завершение удовольствия и налетов не было. День прошел очень хорошо, только что обидно: ведь первый раз 1-ое мая без демонстрации… Но все равно у меня с утра было очень радужное настроение. Так тепло было на сердце, так радостно. Этому еще способствовало, может быть то, что завтрак был тоже первомайский – ведь нам дали булки на майские карточки, масло, сыр, ливерная колбаса, ***стр 123*** сладкий. Я съела утром пять бутербродов. Игрушечный магазин, где я собиралась купить кукол подшефникам, открылся в 11 часов. А у меня была доверенность Ивана Николаевича на получение его карточек в амбулатории. Я сходила туда несколько раз, и видела в бухгалтерии очаровательнейшего Мюллера. Господи, какая же я идиотка! Как мне мало надо! Я посмотрела на него мельком, совсем не разглядывала его, а вышла из здания в блаженном состоянии, счастливая, довольная страшно тем, что

2 мая-
Хорошо было около Медного Всадника! Пришли мы домой очень поздно, но мама никогда не сердится, если я задерживаюсь с Вовой. А на следующий день он зашел за мной, и мы пошли в Русский музей, где было хорошо, хорошо… А потом я поехала в бассейн. Господи, да неужели это было только два года тому назад? Кажется, что это было так давно, так давно, что это только сон. Ну и ладно. Кончай, девочка, свои писательства, надоела ты бумаге и перу. Пожалей ты свой несчастный дневник. Довольно вдаваться в воспоминания. Этим не воротишь прошедшего. Ну, кончаю, кончаю. Довольно плакать, коллега Грюншпан ведь слезы портят цвет лица… Тьфу! Только бы все было хорошо. Помоги, Господи!
3/ V Господи, какие чудеса! Я совсем рассантиментальничалась: у меня есть три письма от Вовки и я их переписала, так мне хотелось говорить с ним, слышать его слова. Была я сегодня в кино, смотрела "Дело Артамоновых". Хорошо, по-моему! Очень хорошо! Как авторы ухитрились уложить такое большое произведение в рамки фильм, сохранив в основном содержание романа! Жалко было мне только Балашова. Бедный очаровательный Бертольд играл роль горбатого Никиты. А так все было очень хорошо. А вчера я была таки на концерте. Было приятно. Самое хорошее – это Болотин с его чудесным голосом, куплетами Тореадора и арией Галицкого. А грустное – это похудевший и поседевший Василий Иосифович Сорочинский. Какой он был очаровательный в "Фаусте"! Какая прелесть! Но обо всем этом я лучше напишу завтра. У меня нет настроения писать дома.
5/ V Я совершенно разучилась понимать наш ленинградский холод. Откуда-то ветер, мороз, вообще страшная гадость. А я то уж совсем настроилась на весенний лад. Руки мои совсем не действуют, и Митя сказал маме, что это у меня самая настоящая цинга. Поэтому я страдаю физически и нравственно, так как болеть цингой всегда считала ниже своего достоинства и гордилась тем, что устояла-таки. Ай нет! Номер-то не прошел. Сижу я сейчас в училище в холодной комнате с забинтованными лапами и страдаю, как черт. Настроение невыносимое, все время вспоминаю Вовку и хочется без конца плакать. Вот. И к тому же у меня в глотке застряла селедочная кость. Утром меня даже рвало по этому поводу. Говорят, что с сегодняшнего дня начинается вновь эвакуация. Читаю я по-прежнему много и бестолково. Очень хотелось бы мне немного отдохнуть, полежать денек – другой. Если бы сейчас было легче жить, то я мечтала бы заболеть. Все-таки и болезнь – отдых. Папа сейчас тоже начал очень уставать. А у меня в голове прежние довоенные мысли. Неужели все время они были во мне "в потенции"? Ничего не могу с собой поделать. Нина Михайловна говорит, что прорыв блокады – дело нескольких дней, а война – дело недель. Дай-то Господи! Вчера к нам приезжала Настенька. Они с Ниной были у Филиппа Дмитриевича, который болен и потерял жену. Настюра ведь в первый раз совершала такой большой выезд в город и совершенно потрясена отсутствием людей и встречей с "гастролерами из Госнардома" в белых простынях. Мы уже не замечаем этого, настолько привыкли мы к ним, а новому человеку это, очевидно, бросается в глаза. Ну, будет. Писала бы еще , да руки совершенно замерзли – пальцы отваливаются. Хочется скорее тепла, но тепла настоящего, такого, чтоб деревья зазеленели, чтобы можно было без пальто ходить… Но и это удовольствие отнято противным холодом. Ну, пока.
6/ V Сегодня выпал снежок. Так хорошо! На душе такая же слякоть, как и на улице. Вчера мы с папой пришли домой рано, замерзшие как черти, уставшие. Галя дежурила до 9-ти вечера, т.ч. пообедали мы без нее. Говорят, что с 10/ V возобновится эвакуация через озеро и Галя с детдомом уехала бы тогда на Северный Кавказ. Это было бы идеально – и ей хорошо, и нам. Ну а о будущем я мечтаю очень хорошо. Приказ Сталина говорит о том, что война должна быть окончена в 1942 году. А зря он говорить не будет. Ну так до конца года осталось еще полгода. А если мы терпели уже целый год, то оставшееся время, я думаю перенесем как-нибудь. Не верится мне, что мы второе лето будем воевать. Глупо, но не верится. А вчера мама в магазине получила макароны. Я так рада, ведь последний раз макароны мы получали в декабре, а с тех пор я их не видела, потому что в столовых их тоже не бывало. А ведь я такая любительница мучного. Так что теперь я буду блаженствовать. Завтра я буду дежурить здесь в училище до семи часов вечера. Настроение у меня скверное. Страдаю я по поводу своего одиночества. Ведь никого у меня не осталось друзей, совсем никого. Очень тоскливо бывает порой, так как совсем не с кем поговорить, вспомнить былое. Вот необходимо мне добраться как-нибудь до Сонечки. Вот сейчас я понимаю, как тогда она мне обрадовалась, зимой в нашу последнюю встречу. Я тогда была совсем тупая, отупевшая донельзя и ничего не могла с собой поделать. А сейчас я понимаю ее. Ну, потом допишу. Сейчас я во время перерыва съела тарелку кислых щей, но зеленых, правда, да порцию каши гороховой, очень вкусной, так как сегодня она варилась с солью. А дома будут, наверное, макарончики. Вот хорошо! Мама вчера была у Филиппа Дмитриевича, сегодня они могли бы опять поехать. Да после обеда они опять поедут. Ф. Д. Уже лучше. У него был понос, но вчера он уже хорошо себя чувствовал. Ему осталось только окрепнуть. Я подарила Надежде Яковлевне свое перо, но нашла себе чудесное хорошее новое перышко. Наступает весна, перо мое будет писать и целое лето. Хорошо бы оно поскорее писало в дневник об окончании войны! Я была бы счастлива по настоящему. Мне очень хочется видеть Симу Гуревича и Ирину. Она прислала Ляле открыточку. Я рада, что мне пришлось получить целое письмо. Ляля работает. У нее забавный пропуск – она в Малом Оперном театре телефонисткой. Получает первую категорию – весело! Интересно, что из нас будет после окончания войны? Лялька ведь тоже не кончила еще. Интересно, будет ли она продолжать учебу или наплюет на все, увлечется своим "телефониством". Интересно, что с нами сделает война? Новый военрук забавный парень. Он пришел сейчас, неловко-неловко отдал честь и уселся за стол ожидать своих девочек. Сейчас чего то насвистывает… Смешной! Нина Михайловна сегодня весь день свирепствует, злится на все и на всех. Ну, что же, помечтаем… Я сейчас читаю дома "Туннель" Келлермана. Но приходить домой усталая, как собака и читать бывает совершенно невозможно. Вчера я после обеда сходила в очаг за Ритой, привела ее, а сама сразу пошла в Еремеевскую квартиру и легла спать. Думала, конечно, почитать. Но немного только почитала и заснула. А за обедом я читала Леонида Андреева. Люблю его, хорошо пишет, дьявол! У меня дома большой запас нечитанной литературы. Лежит Куперовский "Следопыт", Марк Твен, Шишков… Весело было бы все это почитать… Хорошо! Но очень тяжело выносить всю эту работу, дорогу в трамваях, трудно. Но ничего не поделаешь! Работа у меня не трудная, прямо скажем. Утомляет меня только дорога. Хочу я еще перебраться ночевать к себе в комнату. Но уж это придется сделать только когда потеплеет, да когда отдерут доски от окон. Ведь будет тогда у меня светло и тепло. Надо будет "талынду" мою вынести в бывшую нашу комнату, а в мою поставить какой-нибудь столик. Куда бы Галину кровать ликвидировать? У нее 21/ V кончается прописка. Хорошо бы мы могли переехать куда-нибудь! Я бы очень хотела, чтобы мы переехали в отдельную квартиру комнатки в две-три. Хорошо! И вот кончилась бы война… Господи, да неужели же это когда-нибудь возможно? Хорошо! Что это я все "расхорошилась" как черт… Хорошо-то было бы очень многое… Но все говорят, что будущее первое мая мы будем встречать совсем в другой обстановке. Я не мечтаю о довоенном житье-бытье. Хотя мечтать то, конечно, мечтаю, но уж слишком мечты неосуществимые. А вот хочется знать, что хуже жить не будет, что завтра ты будешь жив, что умрешь не от фашистской пули, бомбы или снаряда, а нормальной смертью, что будущее у тебя впереди – а ведь это самое главное: сейчас я живу сегодняшним днем, о будущем приходится только мечтать. Фу, кончаю. Сейчас еду домой. Только что ездили с Татьяной Мелентьевной в репертком за пьесами для выпускного вечера. Подобрали кое-чего. Замерзла я – страсть! Но еду домой! Ура! Там дома ждет меня мама и макароны.
7/ V Ура! Выяснена причина холода! Идет мой родной Ладожский лед, но я его не увижу, так как у Володарского моста его взрывают. Интересно, к которому числу он соблаговолит пройти? Холода мне уже надоели "выше головы", как говорится, да и не только надоели, а и пальцы мои бедные очень болят из-за холода. Вообще, цинга вместе с обморожением вещь не совсем приятная. Вчера нам еще долго пришлось просидеть в училище, потому что еще была воздушная тревога, правда, совсем спокойная, не тревожная. Приехали мы домой, покушали, а потом мама с папой поехали к Филе, а мы с Ритой пошли спать. Прочла я первую главу "Следопыта" и заснула. А утром я поднялась, пошла в магазин. Мясо было очень скверное, т. ч. я встала в очередь в нашем магазине и получила подсолнечное масло. Пришла домой, покушала и отправилась с папой на работу. Сели мы в трамвай очень удачно. По крайней мере, сидели всю дорогу, да и в вагоне было совсем свободно. От Садовой пришли пешком. Замерзла я ужасно, но ничего… Вчера Александровна прислала мне с Курскиной интересную книгу. Вот допишу дневник и примусь читать. Сегодня я хочу окончить эту тетрадочку и "сдать в архив". Очень хотелось бы мне заняться чтением своих дневников, разборкой книг и приведением в порядок своей комнаты. Но все это требует в первую очередь времени, которого у меня совершенно нет. Сегодня после работы я еще дежурю до семи часов вечера, так что домой приеду поздно. А дома только-только времени поесть и спать. Мне очень хотелось бы сходить в баню, но опять-таки задержка – время и руки болят очень. А баня мне просто необходима. Хотелось бы мне отдохнуть в воскресенье – опять "двадцать пять"! Собираюсь ехать в гости к Филишатам в Озерки. Могла бы, конечно, не поехать, но не видела я давно Инульки, Мити, да и хлеба хочется немножечко сэкономить. Все-таки у них день голодна не буду. Ну, надо давать звонок и идти. Потом буду писать. Перемена кончилась. Заходил наш методист Кущенко. Его берут в армию. Б-р-р! До чего холодно в учебной части! Ведь раньше она хоть вечером прогревалась солнышком, а теперь дни стали такие пасмурные, а ветер воет противно-противно… Вот такой вой ветра мне всегда напоминает почему-то Шлиссельбург. Скоро ли немцев выгонят оттуда? Хоть бы мне одним глазком взглянуть, что от него там осталось. Дома нашего, наверное, в помине нет, Мария, Павел и Танюшка, вероятно, давно умерли… Господи, даже не верится. Ведь года не прошло с тех пор, как я там была на похоронах дедушки и бабушки. А какие то были чудесные дни, хоть и грустные. Думала ли я, что в последний раз вижу свой родной милый Шлюшин? Мне чаще всего вспоминаются теплые вечера. Ночь совсем белая, озеро светлое, спокойное как зеркало, канал тоже, совсем тихий, а на том берегу Невы слышен гудок подъезжающего поезда и дымок… А я с Таней или Ириной сижу на скамеечке возле дома и блаженствую. Помню, как мы с Ирой читали таким образом Багрицкого. Ах, какое то было прекрасное лето! Как было там замечательно! И почему это вещи я начинаю ценить лишь тогда, когда они для меня навсегда потеряны? Глупая, глупая девчонка! То же самое я могу сказать относительно своих увлечений театром. Не надо было мне так горячо привязываться к театру. Ведь как в насмешку, в Ленинграде остался театр, к которому я меньше всего имела пристрастие. Ну, пусть бы то были Ленинградский комсомол, не говорю уже о Комедии и Радловцах. Ведь мне сейчас было бы куда легче, знай я, что они здесь же со мной в Ленинграде переживают все трудности. Недаром со 2/ V я хожу именинницей, так как видела одного из "соловушек" – Сорочинского. Какой он был все-таки обаятельный в "Фаусте". Я вчера слышала по радио любили мою *** стр 9*** Фауста в исполнении Козловского, но чтобы проникнуться там, мне необходимо посмотреть "Концерт-вальс" и "Средь шумного бала". Интересно, где сейчас наши ребята? Надо будет мне попробовать написать письмо в Саратов. Вдруг я получу ответ? Вот будет весело! Там ведь Жоржик Зельцер, Толя Фнолов, Кира Нельсон… Обязательно напишу. Пусть знают, что Ленинградцы живы в курилке! Все-таки, когда университет вернется, я пойду на филфак. Не хочу больше точных наук совсем не хочу! Но ведь если он не вернется, мне придется идти в мединститут… А может быть я поступлю в училище на 3-ий курс, конце педагогом, получу первую категорию… И буду дожидаться университета. Ведь должен он когда-нибудь вернуться! Мне Кравец это обещал. Ну, я кажется кончаю свой дневник. Завтра начну новый. Хотелось бы кончить следующий уже в условиях мирного времени. Мои мы слова да Богу уши…

1943год фев= 3-9

3/II Вчера вечером у меня не было ни времени, ни охоты писать дневник. Поэтому пишу сегодня утром. Вчера день прошел очень интересно для меня. После органики я пообедала, а потом пошла с Софой на заседание деканата, где была Юлия Ароновна. Я порядочная скотина, вероятно, потому что гордилась этим несказанно. До конца мы не досидели, так как нам надо было к пяти часам в горком комсомола. Поехали мы всеми составами все вместе. Нас было четырнадцать человек. Приехали в горком. Там было собрание комсомольского актива ВУЗов. Выступали все секретари. Одним словом, наш институт оказался лучше всех. Гольдин обещал, что пришлет к нам Николая Пчелинцева, студента, который был в составе нашей делегации в Америке и в Англии. А потом я узнала, что убили Симу Израэлита. Мне его очень жаль. Ну, вот и все. Сейчас я поеду в институт. Всего хорошего!
4/ II Вчера в институте уже нового ничего не было, только что за январь выдали еще 200 г. масла. А в последний час передали, что мы взяли Лиман, Купянск, Кущевскую, Вовы и Золотухино. По радио утром я услышала, что наши освободили ст. Крыловская, а это как раз то место, куда уехала Татьянка Савельева. Где-то она теперь? Сегодня особенного не было ничего. Утром пришла я в институт, была у нас органика. Я была очень довольна, что разбираюсь в ней более или менее. Юлия Николаевна начинает относится ко мне гораздо менее скептически и гораздо более ласково. Но меня очень гнетет и мучает мой несданный зачет по количественному анализу. Сегодня с утра нашей "бабуси" не было, а потом она мне сказала, чтобы я пришла не сегодня, а завтра. Так это обидно, что мне еще целые сутки мучаться. А учить больше я не в состоянии. В три часа у нас началось заседание комитета, которое продолжалось до половины третьего. Были заслушаны все отчеты за январь и планы на февраль. Наша Софа уезжает на неделю на лесозаготовки. Без нее будет жутковато. Ну, а еще новость: Софа Григорьевна обещала мне достать на 6/ II билет в Выборгский ДК на "Сирано де-Бержерак" с Честноковым во главе. А я даже себе не верю, что могу послезавтра услышать голос Владимира Ивановича… "Почему сто человек на одного поэта? Да потому что он поэт, поймите это! Потому что правда свойственна ему!"…
5/ II Уф! Сдала, наконец, химию! "Бабуся" поставила мне к себе в тетрадочку "4". Бог с ней! Зачет-то ведь идет без отметки! Сегодня утром я вымыла себе голову, починила варежки маме и папе и съела свои ? кило булки. Была этим совсем не удручена. Приехала я в институт, пообедала, а в 3 часа был митинг, посвященный ответной телеграмме Иосифа Виссарионовича нам, ленинградцам. Я хотела сразу после митинга идти на химию, но Котиков попросит меня остаться на производственное совещание 1-го семестра. Я сидела, сидела, потом не вытерпела и убежала на кафедру химии, сдала зачет и вернулась. Мне пришлось выступать и сказать, как говорится, "пару теплых слов"! После собрания я зашла в комитет, а оттуда в столовую. А потом я, Броня Лайзен и Ирка Шувалова пошли домой пешком. Я покушала и села вязать себе шарфик и этим делом занималась до сих пор (а сейчас двенадцатый час ночи). Жду "последнего часа". Вчера сообщили о взятии в Курской области городов Тим и Щигры. Я очень довольна. В Германии по поводу Сталинградского боя объявлен совершенно официально 3-х дневный траур. На нашей улице праздник делается все более и более радостным. Мне так хочется, чтобы этот поворот в военных действиях был решающим, чтобы летом немцы уже не смогли встать вновь на ноги, как после прошлогодней зимы. А кроме всего прочего – жажду побед на Ленинградском фронте! Сейчас мне все вокруг кажется таким хорошим, после этих "последних часов". Даже к Софе Григорьевой я стала относиться более или менее терпимо и завтра собираюсь идти в театр с ними. Вчера она разговаривала в комитете с Цилей Кривошеевой и Дифой Фрейман. Они сказали, что Печковский повешен нашими партизанами в Карташевке, так как он захотел остаться у немцев, хоть ему и были предложены прекрасные условия для эвакуации. А потом еще я услышала еще одну сплетню, будто бы остались у немцев в Ессентуках Радлов, Анна Радлова и Тамара Якобсон. К мысли о продажности Печковского я привыкла, так как об этом слышала неоднократно и давно, а вот об этих слышала впервые и это меня очень поразило, так как к личности Радлова я привыкла относиться с большим уважением (что, правда, не могу сказать о Печковском и об Анне Радловой), а уж об Якобсон… Я не знаю, что и думать! Неужели они могли оказаться такими? Ну, ладно! Если это верно, остается мне только вычеркнуть их из числа моих "друзей" и поскорей забыть. А сейчас передали "в последнем часе" : наши войска заняли города Старый Оскол и Изюм (на Украине) и сейчас поют песню о партии. Ура! Люблю победы! Ну, пока!
7/ II Я вчера не успела написать. Приехала и завалилась сразу спать. Вчера нового в институте ничего не было. После занятий мы провели собрание с пятой группой нашего семестра. А после собрания я поехала в ДК. Но к моему величайшему огорчению "Сирано" отменили. Такая тоска! И видела я "Свадебное путешествие". Постановка очень скверная, или мне это показалось так после Радловского театра.
8/ II Я вчера дежурила вечером в ЖАКТе, поэтому и не дописала до конца. Нового ничего не произошло. Вчера к нам приходила Татьяна Мелентьевна и приглашала к себе в гости на воскресенье. Так мне этого хочется, что я и передать не могу. Если доживем благополучно до воскресенья, то пойдем к ней непременно. В институте все по-старому. Котон сегодня читал нам лекцию, хоть он еще и болен. Было у нас групповое собрание, брали со всех обязательства по сдаче "хвостов" ко дню Красной Армии. Татьяна Мелентьевна говорила, что может быть с 15/ II прибавят хлеба, но это только "может быть". Вот уж 11/ II будет год, как мы живем на старом пайке. И ничего! Огорчает меня только то, что у нас в столовой вчера были конфеты "походная", а мне не хватило. А сегодня не было ничего. Я спросила у Юлии Ивановны, а она мне и говорит, что с базы им дают джем, но они не берут. Вот и все новости. Последнего часа не передали и не передают что-то. Надо ложиться спать скорей, а то завтра лень вставать очень. Пока, всего-всего хорошего!
9/ II Ой, какая гадость! Сегодня ночью была 5-ти часовая тревога, не успела она кончиться, как начался очень сильный обстрел. Я решила не рисковать и не пошла в институт. А в 10 часов утра вновь началась тревога, продолжавшаяся до семи часов вечера. А сейчас третья тревога. Ничего не понимаю! День я провела так: встала утром, в 11 часов решила идти, несмотря на тревогу. Дело в том, что вчера маме звонила Татьяна Мелентьевна и просила маму передать мне, что будет ждать меня сегодня в 12 часов дня в проходной своего завода. Я пришла туда, она мне достала пропуск и мы пошли к ней в цех. Ее сослуживица позволила нам занять ее комнату, и Татьяна Мелентьевна накормила меня до отвала вареной печенкой, пшеничной кашей, шпиком и кетой. Но мне все равно хочется кушать очень. Потом мы с ней расстались, и я пошла в институт. По дороге наблюдала я очень интересный обстрел немецкого самолета нашими зенитками. Пришла я в институт, сходила в столовую, а потом дежурила в комитете. Сегодня оттого, что я ввела в себя много калорий мне очень жарко, несмотря на 13 С мороза. И луна "печет" во все лопатки. День сегодня светлый, солнечный, прочем солнце очень теплое, совсем весеннее. Уж так хорошо! Только я почему-то не люблю солнечных дней в Ленинграде. Не стильно! О "последний час" вчера все-таки был! Наши войска взяли Курск и Короча (это город в Курской области, около Старого Оскола ). Кончаю я свой дневник… Завтра я начну новый. Интересно, чем кончится мой новый дневничок. Хорошо бы – был конец войны, бурное и буйное веселье! Как мне хочется ощутить немножко обстановку мирного времени! Света у нас в доме не будет до весны, так как кабель испорчен и надо ждать, когда все оттает. Ну, ладно, прощай мой верный, старый дружище!

Когда я начинала прошлую тетрадь, я была уверена, что закончу ее уже в послевоенное время. Теперь же во мне этой уверенности нет. Ну, да ладно. Я сегодня очень устала, хотя ничего путного не сделала. Сейчас лягу спать. Очень неудовлетворенна я сегодняшним днем. Скоре бы кончилось все это! Вчера передавали, что наши войска взяли Белгород. Ну, пока.
11.II-43 г.Какое скверное настроение! Дело в том, что я сегодня позвонила Татьяне Мелентьевне, причем совсем как-то упустила из виду, что сегодня только четверг. Она записала мой телефон и просила меня позвонить ей в субботу. Мне так неудобно! На производственном совещании Котиков сказал, что я и Рита Рохленко только и работаем на курсе, а остальные ничего не делают. Софа Поташникова говорит. Что «Котиков в тебя влюблен!» Ой,что-тони папы. Ни мамы нет, а уже скоро будет восемь часов. Хлопот мне с ними.. Ну, всего, до завтра.
12.II-43 г.Писать нечего, да и спать очень хочется. Вчера мы взяли Лозовую. Скоро Харьков будет наш. Сегодня сильная метель. Но погода теплая – все течет. Сейчас я ложусь спать. Хотя завтра предстоит неприятность по поводу невыученной анатомии. Собираюсь завтра сделать массу дел, но уверена, что из этого ничего не получится. У меня всегда так бывает. Ну, ладно.
14.II-43 г.Надо отметить сегодня печальную годовщину Татюниной смерти. А затем радостную весть: сейчас передали великолепный «последний час»! Наш войска заняли Ростов на Дону, Ворошиловград и Красный Сулин. Как это приятно! Вчера я не писала, потому что была больна, заболела в ночь на 13.II, вчера весь день температурила, пришла домой и рано легла спать. Сегодня утром я встала, убрала комнату, вымыла голову и села учить химию. Вчера я никак не могла дозвониться до Татьяны Мелентьевны, а поэтому сегодня мы поехали к ней наобум, причем я поехала из института. Зашла я предварительно на Невский, купила там носки и себе книги (Ростана!). У Т. М. сегодня был рабочий день. Была жуткая тревога. А когда я пришла домой, мама плакала, так как у нас снаряды падали рядом – в баню Пушкарскую попал, мама очень боялась за меня. Получила я письмо от Симы, стала писать ответ и незаметно досидела до «последнего часа». Да! Еще новость! Сегодня днем я встретила Шуру, она мне сказала, что Люся вернулась, сейчас она в больнице, у нее родился сын. Вот весело!
15.II-43 г.Вчера мы взяли Ростов, Луганск и Красный Сумин! Но что делается у нас от Саблинской до улицы Скороходова! Ни одного целого дома, почти все разбомбил проклятый фриц! А сегодня весь день в ужасном настроении, потому что под Ленинградом сильные бои, а в связи с этим жуткие обстрелы. Ну а у меня сегодня очень (после вчерашнего) сердце болело за родителей. Поэтому меня не радовало даже присутствие в моем портфеле «Шерлока Холмса». А дома еще все время радио молчало. А сейчас пора и спать ложиться. Ну, чего пожелать? Дожить, прожить, пережить. Лучше нечего!
17.II-43 г.Сама не знаю, почему я вчера не писала дневник. Не то лень, не то... Не знаю. В институте все было по-старому. Был у нас комитет, обсуждали 20.II вечер. Как мне не хочется идти на этот вечер! Я вообще не любительница вечеров, а здесь еще будет очень много подводников, все они такие «фасони». А сегодня я шила кисет и не была в институте, хочу «быть больной», а то заставят ведь идти на вечер. Вчера вечером сообщили удивительную вещь по радио! Такую вещь, что я чуть не околела от радости, а сегодня весь день думала и вспоминала о Вове Марченко. Наши войска заняли Харьков! Как хорошо! Как великолепно! Вчера же пришла мне от Шуры открыточка, поздравляет с прорывом блокады, пишет, что встретила в Омске Лавчиновского… Я, Между прочим, недавно его вспоминала, не помню только, по какому поводу. Ну вот и все. Меня очень беспокоит «мозг» по анатомии, он очень трудный и никак не учится. С органикой у меня пока все в порядке, гистологию надо немного подработать, вот анатомия – гроб!
18.II-43 г.Плохо у меня что-то на душе, несмотря на то, чот вчера мы взяли Грайворан, Богодухов и другие еще города. Как мне хочется, чтобы были живы мои дорогие тети

Нади! В институте нового ничего нет, но домой я пришла рано, думаю покушать и лечь спать, или… Учить ведь мне надо анатомию. Боже мой. Как мне быть с этой «мозгой»! просто жуть! Скорей бы наступило воскресенье, потому что хочу к Татьяне Мелентьевне, читать у нее очень много чего есть. Ну, ладно, пока.
19.II-43 г.Я вчера рано-рано легла спать, а сегодня мне надо к 1 часу в институт, я сейчас встала, съела много масла и шоколаду. Теперь дала себе слово не есть ни того, ни другого до новой выдачи. Посмотрю, что из этого выйдет. Вообще у меня какое-то отвратительное настроение. Хотя иногда бывает очень хорошо, хоть и грустно. В этом году удивительно теплая зима, а в институт я большей частью хожу пешком. И часто бывает, когда я иду через Гренадерский мост, то дует теплый, свежий ветер, а он всегда почему-то напоминает мой Шлиссельбург. Так хорошо на душе станет. А как вспомнить, что от Шлютина осталось лишь одно воспоминание, так грустно-грустно станет. И еще: слушаю я иногда радио и мне вспоминается наш домик, столовая, часы с боем и дедушка в углу у окошка. А в комнате тепло-тепло так. И этого всего я я больше никогда-никогда не увижу. Разве это не тяжело? Но мне нельзя вешать носа, потому что у других горя и несчастья во много раз больше. У меня вот папа, мама и Галька с Ритухой живы и здоровы. А все же очень и очень тяжело. Ой, еще зуб заболел некстати. Противно ужасно. А тут еще мышка маленькая бегает по дивану – такой серенький шарик. Ну вот и хватит. Ну, ладно. Хватит мне кончать, тьфу! Хватит писать1 надо еще пару чулок заштопать. Всего хорошего!
20.II-43 г.Ура! На вечер я не пошла-таки! Но состояние у меня отвратительное. Очень уж тяжело. Сегодня погода такая скверная – очень сырая, гадкая. В институте не было ничего хорошего. Татьяна Мелентьевна мне не звонила, значит, если она жива, завтра все будет в порядке. Я дождалась ужина и приехала домой в трамвае! А сейчас дома я принесла воды и нашла два письма – от Гали и от Фиры. Фирка пишет, что Дита умерла во время операции. Так жаль ее – такое это было жизнерадостное и веселое существо… Но все же очень отупели у нас нервы в отношении смерти, потому что мне стало неприятно, но не больше. Надо получить водку, но совсем нет времени. На завтра еще объявили сухофрукты по 250 грамм. Вот хорошо-то! Пожалуй, мне придется … (198, 3 стр. снизу) стоять в очередь за всем этим. Ну да ничего. Было б за чем стоять. А все остальное – пустяки. Что же это мама не идет домой? Ой, до чего же у меня тошно на душе! Я хочу сегодня заниматься, но не знаю, осуществима моя мечта или нет. Я ведь только на словах умею заниматься, а на деле – пешка, а зря. Мозг – сложная вещь.
21.II-43 г.Конечно, вчера ничего не учила, а легла спать. Сегодня утром были в магазине, но на рационные карточки сухофруктов не дают. Ну, пока нового ничего нет. Читаю Всеволода Соловьева. Ничего, идет помаленьку. Когда я примусь за анатомию? Бог ведает! Ну, пока. Сейчас кончаю.
24.II-43 г.Я решила, что не так важно в конце концов каждый день писать дневник и не такой уж великий грех пропустить день-два. Обидно, что я вчера ничего не писала, потому что все-таки праздник! Никогда я с такой силой не ощущала день Ф.К.К.А.(199,11 стр. снизу) праздничным, как в этом году! Какое приподнятое настроение было! Сейчас я встала, приготовила себе пирог к ужину, только испечь надо. Мама и папа может быть уйдут сегодня к Филимоновым. А я буду дома. Меня очень угнетает мозг, поэтому я никак не могу его приняться учить. Просто не знаю, что и делать. Как мне сейчас что-то скверно на душе, просто противно. Сейчас надо ехать к Талиенко - подшефнику нашему. Была вчера, но дежурный не хотел звонить, так как вчера был праздник. А кроме того, я очень обижена на Софу. Она обещала послать меня на фронт, так как наша танковая бригада где-то возле Шлиссельбурга. А сама она даже не заикнулась об этом, когда уезжала наша делегация. Ну, пускай. Только очень уж обидно. Сегодня еще ни с того ни с сего мороз 12?С. А я уже думала, что весна наступила, как говорится, всерьез и надолго. Ну, кончаю, хватит. Голова еще болит…
26.II-43 г.Сегодня утром мы с мамой ходили в баню, а потом я все время стояла в очереди, выкупала продукты. В институте нового не было ничего. А после занятий я зашла к Людмилке, видела ее маленького сынишку – забавный такой. Мы с ней много разговаривали. Ну вот и все. Писать совсем не хочется, а хочется кушать и плакать, потому что я, наверное, так и умру голодной, никак мне не наесться. Ну ладно, всего хорошего.
27.II-43 г.Ой, как я беспокоюсь по поводу карточек! Ведь я их до сих пор не получила. Тамара выписала мне магазинную, и теперь я должна ждать, когда еще ее поменяют мне. Я, правда, не одна в таком положении, но все же мне неприятно. Утром сегодня я заходила к Ржевским, но их не застала дома. Оставила им записочку и поехала в институт, но там нового и интересного не было ничего и мне, кроме того, все время очень хочется спать. И почему это, не пойму. Потому что уж чего-чего, а сна мне хватает… Сплю как сурок – вволю. Очень мне не нравится, что мы что-то застопорили на фронте. «Последних часов» уже давно не бывает, просто безобразие! Ну, пока!
28.II-43 г.Интересно, к чему бы это я сегодня видела во сне Борю Касперовича? Ума не приложу. Теперь хорошо хоть, что стало рано светать, вот хоть сейчас, вернее, сегодня еще восьми часов не было, а уже было светло совсем. Хорошо! Сегодня выходной день, я собираюсь заниматься. Не знаю только, выйдет ли что-нибудь из этого моего намерения, обычно никогда ничего не получается. Ну ладно, не буду больше писать. Буду читать лучше.
1.III-43 г.А я-то сейчас сижу в конторе и «дежурю», то есть просмотрела журналы и вот пишу дневник. А по радио какая-то тетя поет песню о Москве из «Свинарки и пастуха». Вчера химию я все-таки немного поучила, а потом пришла мама и принесла мне 600 грамм булки. Я села за стол, стала читать Станюковича и съела весь хлеб, а потом еще съела заплесневевшие гнилые яблоки. Есть мне все еще хотелось. Потом мама пошла в школу, а я в институт, и почувствовала, что мне не хочется есть, а только пить. Ощущение было удивительно приятное! Пришла я в институт и первым делом получила картошки. А потом пошла в столовую. Потом долго стояла в очереди прикреплять картошку. Домой я пришла, когда уже было темно, а в гостях у нас была некая Барковская, которая принесла икры, сыру, шпику, булки, блинов, селедки и луку. А у нас была водка. Я то совсем почти не пила, а они втроем выпили. Потом папа ее проводил, а я сидела и съела еще свою еду. Чувствую, что брюхо набила до отказа. Всю ночь мне снились всякие кошмары (например, как будто у меня на правом плече выросла голова-скелет, ужасно…). Потом папа что-то во сне увидел и кричал… Веселенькая ночка! Проснулась я, а мне и не встать, в животе страшные боли. Но все-таки я пошла в институт. Пешком, по обыкновению, шла, а сегодня жуткий ветер, все обледенело, так что до института я еле-еле дошла. Кое-как я досидела до лекции по химии, а на лекции у меня все прошло, даже захотелось кушать. Пошли мы в столовую, но там была токая колоссальная очередь… Короче говоря. Я просидела до пяти часов, а потом с Олей Азарченковой мы пошли домой. На улице Братства она осталась дожидаться трамвая, а я опять пешком пришла домой. Устала я очень. Завтра заседание комитета, надо осотавлять план на март, а у меня февральский не выполнен. Крыть меня станут на чем свет стоит, но за дело. Не умею я еще по-настоящему работать. Откровенно говоря, мне сейчас надо бы подумать о мартовском плане, но со мной рядом лежит Лысенков со злосчастным мозгом, а в портфеле еще более соблазнительные химия и «Капитальный ремонт» с очаровательным Николаем Ливитиным. Завтра у нас будет лекция по анатомии. А в пятницу и в субботу – по химии. Очень скоро Михаил Михайлович кончит курс органики, и я попробую сдать. Ну ладно, всего хорошего. Попробую поучить хоть немножечко. Только бесполезно.
3.III-43 г.Два дня я не была в институте. Правда, дрянь? Ну ничего, это иногда можно. Вчера я совершенно неожиданно получила письмо из Молотова от Розы Коробчинской. Это хорошо, так как я очень люблю, когда у меня много корреспондентов. Ой, как у меня голова болит. Это, наверно, я угорела, потому что весь день гладила белье духовым утюгом. А вчера я почему-то весь день вспоминала своих «друзей», а именно Коваля и… Левку, милого черноглазого Левкуну, ладно, пускай! Забыть надо их всех, ну их к черту! Сейчас по радио Грановская читает дневник Печорина, о том, как он дрался с Грушницким. А голова все трещит! Да, ведь в ночь на 2/III был «последний час» - в Ленинградской области. Мы заняли … (203, 5 строка снизу), Лычково и Залучье. Как это было приятно! Неужели мне сейчас ложиться спать? Ведь рано еще, а от тусклого света коптилок у меня так болят глаза. Ну, я кончаю. Всего хорошего!
4.III-43 г.Оказывается, в институте у нас очень многие больны. А у меня почему-то очень болит поясница. В понедельник у нас будет контрольная по органике, так что надо будет в воскресенье поучить. Нового у нас очень мало, все какие-то скучные… Я сейчас очень завидую Ирке Рабинович, которая вовремя оценила третью группу и перешла туда. Там такие хорошие девочки! Ну, ладно, пришел папа, сейчас я буду кушать и ложиться спать.
7.III-43 г.Сколько времени я ничего не писала… Ну и что же, если настроения нет никакого. Вот и сейчас пишу, а сама думаю о том, что сейчас мне надо идти в институт, что завтра контрольная по химии, а я ничего

прожив три месяца с такими же, как и я девушками, я вижу, как глубоко засела во мне моя "иррациональность", как я от всех отстала… Они все такие практические, а я все где-то витаю, да вспоминаю "друзей". Нет слов, они много раз меня выругали из хандры и кислых настроений, но все же… Глупо, Наташа, очень глупо! Вот получила я письмо от Тани Савельевой. Она – писарь кавалерийской части и у нее есть какой-то друг, а у меня нет никого. Ну и пускай нет. Ведь со своей иррациональностью я претендую на Бог весть что. И поделом мне! Ну, пока.
5/ IХ Завтра я начинаю свой новый учебный год. Очень неприятно даже думать об этом. За эти дни хорошего было мало в моей жизни. 3/ IХ был сильный обстрел, из-за которого у меня пропал билет в театр. Было обидно! А вчера был в институте вечер. На концерте были Карнович-Валуа, Арди, Сорокин и главное – Жуков! Но на самом деле он вовсе не стар, а довольно интересный. Он много читал Чехова. А вот Евгений Михайлов, о котором столько все кричали, очень неприятный. Для чего он так заигрывает с девчонками, кривляется… Нет, не люблю их. А на Украине уже вся Ворошиловская область наша, потом освобождена папина Алтыновка. Скорее бы совсем конец проклятым фрицам! Так хочется пожить без войны поскорее.
6/ IХ Занятия сегодня прошли очень хорошо. С удовольствием прослушала я лекцию по гистологии. Потом у нас была физиология, на которой было очень весело. Приехал наш Александр Владимирович с каким-то Кузнецовским, который окончил в 1941 году наш институт… Потом Лившиц уехал, наказав нам "не обижать" молодого доктора. Мы с тем очень весело провели время. На практике по гистологии было менее интересно, потому что у Анны Васильевны дома произошло какое-то несчастье и она была очень взволнована. После занятий мы пошли было покупать капусту, но она уже кончилась. Тогда я пошла в столовую, а оттуда – домой. Сходила в библиотеку, встретила там Варю, а потом дома сидела, кушала. Почитала немножко гистологию, "Баскервильскую собаку". Сейчас буду читать, вернее, разбирать, "искусство и жизнь". Ну, ладно. Хватит на сегодня.
7/ IХ Ничего нет нового, хорошего. И писать поэтому не буду.
9/ IХ Сейчас еще утро. Пишу до отъезда в институт. Вчера был день целиком физколлоидный, но прошел вполне успешно. После занятий мы покушали, а потом поехали на Невский, хотя было еще очень рано. Поэтому мы заехали к Донхио. Там мы досидели до четырех часов, а затем поехали в театр. Приехали, конечно, как провинциалы – рано-рано. Сидели на галерке, развлекались всем, чем могли. Было очень весело. Нас было 8 человек. Смотрела я опять "Дорога в Нью-Йорк". И выяснила я что милый Питер Уорн очень-очень по своим манерам напоминает мне Оскара. Особенно в последнем действии, когда Питер бывает задумчивым и грустным. А лицо у него тоже очень знакомое! Очень! Одним словом, я бала в восторге опять. Перед третьим действием на сцену вышел какой-то мужчина и все испугались, думали, что тревога. Но оказалось, что он нас хочет обрадовать: по радио передали об освобождении г. Сталина и тем самым всего Донбасса. Все очень обрадовались. Домой возвращалась я с Ирой Салтыковой. Ну и все!
10/ IХ Какие хорошие вести приносит радио! Сегодня мы услышали о том, что Италия вышла из войны, что наши взяли Бахмач… Хорошо! В институте не было ничего нового, поэтому и писать об этом нечего. После занятий ходили мы грузить дрова для института. А вечером мы были опять в театре. Смотрели мы "Давным-давно". Очень хорошо! Только я все равно скучала без "Дороги". Замечательна Карпова в роли Шурочки и неплох Самойлов-Ржевский. Только он все равно – Шейпли, а я но люблю таких. Дома я узнала, что у Маруси убили мужа, пришло извещение. А на Невском вчера я встретила Коваля в военной форме и даже сама удивилась, до чего взволновалась. Ну, одним словом, "старые друзья" собираются. В БДТ сегодня я увидела Пономаренко. Пахнет концом войны!
12/ IХ Сегодня я была в театре утром. Вдела я "Стакан воды". Состав был хороший – Грановская, Никитина и Арди. И места были тоже неплохие. Одно досадно – смотрела я не "Дорогу в Нью-Йорк". Была я сегодня у Киры, взяла у нее книжки читать. За последние дни часто получаю письма от Симона, а сегодня пришло письмо от Мурки. Надо Судет обязательно сегодня написать немного и тому и другой. Настроение у меня прескверное – я никак не могу примириться с вернувшимися "иррациональностями". Это ведь так глупо, так пошло, но что мне с собой делать? Ужасно скверно. Я очень глупо себя чувствую, если попробую поговорить с кем-нибудь откровенно. Ну и не надо, пускай!
14/ IХ С чего это – я начала писать только по четным числам? Но это совершенно непроизвольно, без всякой задней мысли. Я сейчас сижу и страдаю. С четырех часов длится обстрел, а у меня еще хлеб не выкуплен, очень боюсь, что пропадет, так как булочные закрываются в 8 ч. 45 мин., и сейчас часов 7 - 7-30 наверняка. А обстрел довольно сильный, но все больше снаряды шрапнельные. В институте нового нет ничего, занятия идет своим чередом. Вчера я в первый раз была на английском уроке. Англичанка пресная, а больше всего меня обрадовало то, что я не сидела пешкой, а кое-что "кумекала". А ведь это так приятно! Ой, ну неужели же обстрел не позволит мне купить хлеба! Ведь это тогда просто скандал! Ну, ладно. Пойду пока хоть перепишу лекцию по физиологии, и то дело.
17/ IХ Сегодня второй раз в сентябре идет "Дорога в Нью-Йорк" без меня… Грустно!... Ну, а так пока все спокойно. Мы взяли Нежин, Новгород, Северский и Новороссийск. Вообще сейчас наши дела на фронте очень успокоительные. Немцы дерутся, но бегут, бегут… Если дело и дальше пойдет таким же образом, то в праздники Киев будет наш! Настроение у меня очень скверное. Дело в том, что я ведь все-таки член комитета, а это очень большая ответственность. Я знаю, что мне надо работать, но у нас сейчас столько занятий, что я просто не хочу остаться дурой на зимней сессии. А ведь это неизбежно, потому что будет анатомия. Ведь мне сосудов и нервов ни за что не выучить. И еще я очень боюсь физколлоидной. Ведь новый профессор – настоящий профессор и очень строгий. А я хоть и понимаю физхимию, но мало. Надо все это зубрить; выходит что на работу времени совсем нет. Что делать? А тут еще… Ну, всего хорошего, мой родной дневничок! Пока!
19/ IХ Воскресенье и я дома. Встала я сегодня поздно, покушала и хотела заниматься, но как-то ничто на ум не идет. Впрочем, английским немножко подзанялась. Сейчас хочу повторить кое-что из гистологии и физиологии, а с 9 ч. вечера дежурю сегодня в штабе, так возьму с собой анатомию и физколлоидную. Иногда на меня нападает такое "дикое" желание заниматься, что мне даже самой страшно становится. Но, к сожалению, такое желание очень ненадолго и не во время приходит. Я домой теперь зачастую возвращаюсь поздно из-за английского, занимаюсь кое-чем из "наук", изредка штопаю чулки, варю себе и папе "овощу", а затем дожидаюсь вечерних сводок. Какие они сейчас замечательные! Вчера, например, освободили Миргород, Павлоград. Недавно Брянск и Новороссийск… Так позавчера мы с папкой лежали, не спали, а по радио долго пели, передавали приказ товарища Сталина. И вдруг около 12-ти часов ночи в разгар концерта вдруг… "Второй акт из пьесы "Дорога в Нью-Йорк"… и я услышала знакомое "…чадо!" Как было весело! В общем, кажется Peter Worn убедил даже папу. А сейчас передают по радио "Кремлевские куранты" – там Казико. Ну, ладно. До свидания. Хочу я очень опять в театр.
21/ IХ Сегодня мы заняли Чернигов. А я не была в институте и по сему поводу на меня наорала Елена Павловна. Удивительно, но настроение испортилось прочно на целый день. Ничего не делаю, читала "Опустошение", а надо писать для райкомовской газеты статьи. И заниматься надо тоже. Совсем я разленилась. Завтра физхимия… Анатомию надо учить тоже. Просто ужас, не знаю за что приняться, руки опускаются. Ужасно все, все скверно.
24/ IХ Я еще голос потеряла в довершение блаженства. Просто совсем все надоело. В ужас меня приводит и анатомия и физколлоидная. А учить совсем не учится! Вот вчера мы взяли Полтаву! Так хорошо сразу на душе стало. Но вот ведь странное существо человек: все думала я, скорее бы взяли Полтаву! А как взяли ее, так мне уже кажется, что очень еще много осталось. Ведь Киев и Крым и незнакомая моя Одесса еще у немцев. И так скорей хочется, чтобы все, все освободили, что я и передать не могу. Сегодня я была в кино. Видела я "Моя любовь", вспомнила все довоенные времена. Лицо Чобура показалось мне таким знакомым-знакомым! Хорошие такие были времена… Два раза слышала по радио Полицеймако. Днем что-то не очень, а сейчас очень – "Песнь о Гайавате". Сейчас передают уже сегодняшнюю оперативку, которая очень хороша; как и все последние. Но у меня уже совсем слипаются глаза. Завтра утром поучу еще анатомию.
25/ IХ Давно у меня не было такого приятного состояния, как сегодня… Начну с утра. Спала я до восьми часов, потому что у нас сегодня немецкий первый. Погода сегодня пасмурная, но довольно теплая. Ну, разве только что я убедилась лишний раз в том, что я знаю очень мало; ну, да это ведь не новость. Потом сегодня была лекция по физиологии, а ее мы всегда ждем, как праздника светлого. Так и сегодня. Было очень интересно. После лекции я сразу поехала домой. Дома была до 6-ти часов, послушала по радио рассказ Генри и Чехова в исполнении Жукова, а в шесть часов отправилась в филармонию. Было очень хорошо на душе, несмотря на то, что где-то был обстрел. Трамвай шел не по своему маршруту. Приехала я, бегом прибегаю, вижу, девочки уже дожидаются меня и Бетти говорит: "Ну, довольна своим Полицеймако!" Я поняла, что он будет участвовать в концерте и возрадовалась. В первом отделении была контата Чайковского "Москва". Дирижировал Карл Ильич, а в хоре пел Филя – Настин знакомый. Перед вторым отделением объявили нам о взятии Смоленска и Рославля. Так сразу стало весело, хорошо! Ни о чем плохом и думать не хочется. И вдруг я вижу, как открывается дверь и выходит Полицеймако и садится на диванчик. Я начала краснеть, как бывало в ТЮЗе на концертах, когда появлялся на сцене Яковлев – где то он теперь! Да, я ведь сегодня около филармонии видела Кондратьеву. Понемногу все появляются вновь в Ленинграде. Так я отвлеклась. Второе отделение было великолепно, и я наслаждалась от всей души, как в мирное время. Были там и Гербек с Сахановской, и Нечаев, и Лесков. Пела Преображенская, "скрипел" Панфилов, читал Жуков и Полицеймако… Должна была еще быть Казико и еще кто-то, но было уже очень поздно и концерт окончили. Вышла я на улицу – ни зги не видно, хоть глаз выколи. Пошла я вслепую. Дошла до Невского, там посветлее – трамваи ходят. Села в подошедший №12 и приехала домой… Дома – мама, картошка и сгущенное молоко. И почему это мне так вечером всегда хочется заниматься, когда спать пора. Посмотрела я немножечко атлас, села дневник писать. А Полицеймако совсем Питер Уорн, совсем. Очень хочу на "Дорогу". Вот выучу артерии и физхимии хоть немножечко и пойду с мамой. Уж очень еще хочется. Ну, пока.
26/ IХ Спала сегодня я долго… Утром передавали "мертвые души" с Полицеймако. Нет! Хватит. Довольно о нем. Нельзя же не только думать о нем без передышки, но и писать. Все утро я проходила по магазинам и рынкам, и потом читала "" – по-английски. Была в библиотеке. Нового нет совсем ничего. И по радио-то ничего нового не передавали. Сейчас сказали, что Норвегия великая в прошлом страна и мир многому обязан Норвегии. Хорошо… Почему-то я люблю северные страны, кроме Финляндии. Опять пошли в дневнике всякие отвлеченности… А ведь надо стирать, учить анатомию и физколлоидную, штопать чулки. А глаза совершенно слипаются – не могу сидеть. Мама с папой в гостях, когда придут – не знаю. Ну, пока.
28/ IХ Опять – обстрел… Как хорошо бывает, когда на время забудешься, и война со всеми ее ужасами отойдет куда-то далеко-далеко… Со мной это случалось довольно часто в то время, как я прохожу под желтыми деревьями, а вокруг пахнет осенью, палыми листьями. Это мне напоминает детство, Шлиссельбург, потому что позднее мне не приходилось бывать осенью среди деревьев. А то еще иногда сидишь на лекции, за окном на улице – дождь и постараешься отбросить все мысли теперешние, закроешь глаза и представляешь, что сидишь в 51 аудитории на лекции Онуфрия Константиновича Житомирского, на вечер есть билеты куда-нибудь, и такое блаженство вдруг всю переполняет… Хорошо! И почему в эту осень я такая мечтательная стала, понять не могу. Сегодня видела во сне фотографию с Вовой, Витей, Оскаром, Ф. Скриповым, еще с кем-то, уж не помню. Были там Емельянов и Ольга Никитична. Вот что удивительно – заниматься мне хочется все время, но нет силы воли заставить себя заняться по-настоящему. И читать хочется все время. И совершенно не хватает дня. Вот сегодня приехала домой рано, почитала, чела за газету. И путного ничего не сделала и время прошло. И еще свет час ненадолго. А сейчас уже одиннадцать скоро. Ну, хватит мыслей. Лемешев сейчас поет. Хотела бы послушать его по-настоящему. Еще Муська Рынкова соблазняет 2/Х пойти на концерт в филармонию – Полицеймако обещает – унюхала, что меня теперь на эту удочку легче всего поймать. Если достанет билеты, с меня хватит пойти. Только бы не обстрел. До чего они тяжелы! Они очень угнетают. А Симка из меня героиню строит. Как бы я хотела, чтобы он приехал! Ведь так было бы хорошо показывать ему наш поживший и потерпевший Ленинград со всеми его ранками и царапинами. Между прочим, вновь приехавшие все находят, что Ленинград в ужасном состоянии. А мы ничего не замечаем. Даже странно. Но без Симы все равно скучно. Очень. Хоть бы письмо скорее получить.
30/ IХ Сегодня утром мама посоветовала мне послать письмо в Харьков матери Вовы. А мне страшно. Ведь он может еще и жив где-нибудь, но мать не знает и может (если жива) написать мне, что он умер, а я хоть и свыклась с этим, все же с ума сойду. Дела мои очень скверны. Настроение все время очень плохое, заниматься я не могу совсем почему-то. А ведь это приведет к катастрофе на зимней сессии. Об этом мне даже страшно подумать. Вот сегодня я учила английский, а ведь это наименее уязвимое место в моем мозгу. Сейчас около одиннадцати часов, а я анатомии еще не думала учить. А надо. Ну, пускай. Вчера я шла домой пешком, так как не было току. Вместе со мной шла Валентина Ниловна. Она хорошая, но… там не менее физической химии я не знаю. Учить, учить надо, дорогая Наталочка. А ты все ворон считаешь. Какую сейчас хорошую передают статью Ильи Эренбурга – "Сумерки фрицев". Он хорошо и остроумно пишет, только чересчур много уж ругается. А вчера наши взятии мою Дарницу. А я никогда не подозревала, что мы так близко от Киева – совсем ведь рядом. Ой, ну я кончу. Совсем я изленилась. Чулок не штопаю, учить не учу – лапша какая-то!
3/Х Тьфу, пропасть! На конце языка вскочили какие-то скверные пузырьки и они мне мешают и говорить и есть. Противно! Кроме того, я сегодня измоталась, измокла и, кажется, простудилась. Мы с папой и с мамой два раза ездили на огород за капустой, привезли 86 кочанов капусты. Но противное очень состояние здоровья. Вчера мы, то есть я, Кира, Сима, Бетя и еще другие девочки были опять в филармонии на концерте. Народу было очень мало, а концерт был очень хороший, литературный, в основном были артисты БДТ. Мне, конечно, больше всего пришлись по душе мой "старый друг" Жуков, который читал Гоголя, потом милая Казико, она совсем седая. Когда она читала стихи Симонова, то было хорошо, но как-то по чужому, а когда английские стихи в переводе Маршака, то я подпрыгнула в кресле – до того ее голос был похож на Элли. Самым последним номером был Полицеймако и все мы торжествовали, так как только его заставили читать на "бис". Кирке понравились низкие ноты в его голосе, ну а обо мне говорить нечего. Такой увлекающейся голове, как моя, много ли надо. Смотрела и была очень довольна. А ночью видела его во сне. Он сидел рядом со мной, хороший - чистый Peter Worn и что-то мне рассказывал. Ну, не дура ли! А еще до спектакля я блаженствовала по поводу того, что Лившиц на физиологии заставила меня держать за уши подопытного белого кролика. Ну, а сейчас около десяти часов вечера. Надо спать, но хоть чуточку посмотрю английский. Нет, лучше физиологию.
8/Х Я сейчас пришла из театра. Смотрели мы "Свадьбу Кречинского". Я так не хотела идти на эту вещь! Не знаю почему, но у меня было предубеждение против Мичурина, который всегда Кречинский. Правда, лучше мое мнение о нем не стало, но наслаждалась я от всей души просто присутствием своим в театре. Это такое приятное довоенное ощущение… Очень хорош был Лариков (Муромский) и Карнович-Валуа (Федор), а радостно встретилась я с Кибардиной – ведь она же Наташа, моя дорогая старая Наташа. Ну, а кроме всего прочего было просто хорошее настроение. Больше писать сегодня не буду.
10/Х Вчера пришла домой в таком блаженном состоянии, что писать совершенно не хотелось. Настроение было очень хорошее, а сегодня уже "скисла". Вчера с утра все было очень хорошо. А после занятий было производственное совещание. Интересного не было ничего. Ну, а после собрания я с Симой скорей побежали в столовую, поужинали, а затем на трамвай и в театр. По дороге шли, хохотали и вообще весь день чувствовали себя очень возбужденными. Ну, пришли. И мама была, и Кирка. Причем у Кирки был морской бинокль. Смотрели мы дорогую "Дорогу". Как там все хорошо!... Но только Арди был очень скверный, чересчур шаржировал очаровательную "старую обезьяну" Гордона. Ну, а Питер, Элли, Эндрюс Шейпли – все великолепны, безукоризненны. Очень хорошо! Сегодня же я долго спала, затем делала какое-то глупое объявление, а потом ездила в институт и заходила а Кире. Чувствую, что опять ничего не учила. Надо взять, наконец, себя в руки. Ведь физхимию я боюсь и трогать. А про анатомию и говорить нечего. Как я провалюсь зимой, на сессии! Вот будет скверно! Ну, а сейчас уже пора спать. Спокойной ночи!
***стр. 241*** Ну и денек! Вчера я не писала дневник, так как была в доме партактива на заседании редакторов, а когда пришла домой, то погас свет. Ну, а сегодня пишу. Поехала я утром в институт, но с 11 до 1 обратно ездила домой, платила за квартиру. После лекции по анатомии я пошла обедать в столовую, а ужина решила дожидаться, так как сегодня шла в театр и было еще рано. Сидели мы с Симочкой в анатомичке и читали "Звезды смотрят вниз". Вдруг выстрел… другой… Здание закачалось, задребезжали стекла. Стыдно признаться, но первой мыслью было: "Значит в театр сегодня не попадем". Около 4-х часов пошли мы в столовую и увидели, как носят раненых. Оказывается в трамвай, переполненный народом около института угодил снаряд и трамвай как-то вмялся в насыпь. Раненых масса… Господи, до чего все это тяжело. И ведь ни капли страха, а злость и тяжелое чувство на сердце… Ну, обстрел продолжался долго, очень долго. Мы с Симой решили, что живем все равно в городе-фронте и надо ко всему привыкать – пошли в театр пешком. Уже надеялись попасть лишь ко второму действию, так как был уже шестой час. Но оказалось, что еще и не начиналось, т.ч. мы смотрели все. Видели мы "Волки и овцы". В зале видели Аскинази, Семилетрва, Карнович-Валуа и Полицеймако. Полицеймако перед последним действием что-то носился по всему зрительному залу, провожал каких-то особ, вообще вел себя несолидно. Да-а… В моем представлении он совсем другой. В спектакле понравилось мне больше всех Казико (Глафира), Жуков (Аполлон), Лариков (Чугунов). Мичурин тоже был неплох в роли Беркутова, но не идут ему, по-моему, светские роли, уж больно он грубоват. Ну, ладно, кончаю. Время.

пришла в эйфорическом состоянии и все время сходила с ума. Получила письмо от Ирки. Она пишет, что ей прислал письмо Вовка Писарев и она написала ему мой адрес. Будем ждать письма… А сегодня день прошел так: утром встала, поехала в институт на физиологию. Очень долго не было А. В., а мы не совсем поняли лекцию. Попросили мы Ник-Ника, чтобы он нам объяснил. П он, верно, к лекции, то есть к занятиям не готовился и не знал. Сказал, что сейчас придет, а пришел вместе с А. В.. Тот начал спрашивать. Ник-Ник сидел, подсказывал, в общем, отношение восстановились. Особенно он сиял, когда Муська Рынкова рассказывала о том, что но нам говорил в пятницу. А А. В. поставил меня в неловкое положение перед девочками – всех спрашивал, а меня нет, сказав, что "Панченко знает, я ее не буду спрашивать". Мне и без того нехорошо в группе, девочки меня не любят, а тут еще он сюрприз… А Ник-Ник во весь рот улыбался. После занятий пошла я на английский. Там спросила у Гали Белошапко, как ей понравился Флакс. Она чуть с ума не сошла, шли мы потом домой вместе с ней и с Кирой Даниленко и она все рассказывала о нем. Она говорит: "Знаешь, Наташа, я никогда не увлекалась артистами и не понимала этого, а ради него я готова на все, так он мне нравится". Ее мам работала в филармонии и знает его хорошо. Она вчера пошла за кулисы и расцеловалась с ним, а Галька кисла в зале. Итак, Ефрем Борисович Флакс (очень любит, когда его зовут просто Франька), 32 года, женат (жену зовут Юлия), имеет дочь Стелу, которая только что начала ходить в школу и обладает абсолютным слухом. Был раньше грузчиком или извозчиком (как приятно!). "Бабник". По выражению Гали. Очень остроумный, веселый и все его любят. А сам он невысокого роста, черный, очень ходой, т. ч. глаза кажутся окруженными очками. Но очень хорошо и талантливо поет. Я, конечно, не так как Галя сошла с ума, но с нетерпением жду субботы. А сейчас надо хоть чуть-чуть поучить гистологию, потому что 3/ ХI мы ее сдаем.
23/ ХI Ничего не учу и до того противно… Что-то стала очень скверно себя чувствовать. А в голове все "уезжает казак"… И почему "он" ничего не споет по радио? Не понимаю!... День прошел сегодня спокойно, очень спокойно. Был комитет. Ну, а после комитета Кира уговорила меня поехать в кино. Доехала я с ними до кино, а потом пошла домой, так как подумала, что очень поздно. Приехала сейчас и не знаю… Надо заниматься, а в голову ничего не идет, просто беда. Ну, ладно.
26/ ХI Нового за эти дни было мало. Два раза пел по радио Флакс, причем позавчера – Бетховена и я второй раз после университета услышала мою любимую "Ирландскую застольную". Да еще в "его" исполнении… Вчера и сегодня совсем не учила гистологию. Вчера весь вечер и ночь делала газету. А сегодня папе удалось купить дрова – около 6 м, свалили их нам во дворе. Мы их укладывали, таскали. И теперь беспокоимся очень, что украдут, потому что у нас во дворе – невозможно. А сейчас передали по радио о взятии Гомеля. Об этом сейчас передают из Москвы, но Москву слышно скверно. Вот меня сейчас совсем не беспокоит то, что нашим войскам пришлось оставить Житомир. То есть, конечно беспокоюсь, но не так как в конце марта этого года. Ведь сейчас дело к зиме, которую фрицы очень недолюбливают. Ну, вот и все. Пока.
28/ ХI Провал меня ждет по гистологии неминуемый, дело все с том, что я совсем не занимаюсь. Позавчера купили дров, т. ч. дома тепло. Вчера были мы в филармонии, встретили Мишуню Шашина. Очень мне было досадно, что он меня не узнал. Флакс вчера был еще лучше. Удивительно хорошо меняется его лицо, когда он поет – такое вдохновенное, умное… Вчера были классические романсы – за душу хватают его звуки… Я так люблю "Средь шумного вала", "Сомнение" и прочие… Очень хорошо. Замечательно он пел "Ночной смотр" и "Старый капрал", "Козел", "Семинарист". А на бис – "Шотландскую","Четыре капуцина", "Моя бабушка" и "Блоха". Я еле сидела. Так он великолепен. Ну и голос, ну и душа. А он сказал Левитану: "Замерз я… "У меня ночевала Кира и только что ушла. А мне зубрить… Выше головы.
29/ ХI Ой! Меня вчера звала Кира в Выборгский на "У стен Ленинграда" и я не пошла. А спектакль заменили концертом Флакса, а меня не было… Ой, я сегодня весь день хожу как пьяная по этому поводу. На физиологии порола какую-то чушь, так что даже Лившиц это заметил. Мне было очень неудобно, но я ему сказала, что не знаю. Он тогда говорит: "Неправда, знаете". И начал выпытывать по капельке штучку за штучкой. С грехом пополам ответила и мне было очень стыдно перед ним. А на "Ник-Ника" – наплевать! С тех пор, как я увидела Флакса, мне на него наплевать совсем. Вот. На английском я тоже запорола один текст и мы с Галей Белошапко сходили с ума. Господи, ну как это так можно… Ведь глупо так думать о совершенно постороннем чужом человеке. Хотя мы с Кирой решили, что это совсем не глупо, а свойственно только мне и ей и что это очень хорошо. Сегодня наши девочки пошли в лекторий на лекцию о творчестве Симонова и будет кино "Жди меня", где играет Блинов. Ну, ладно. Уже поздно. Буду хоть немножко учить гистологию.
***стр.258*** Новость за новостью… Вчера девочкам в лектории официально сообщили, что простудившись на охоте, умер Блинов. Я как слепа стала. Так на душе тяжело, так все скверно. Когда исчезают живые друзья это страшно, но к этому я всегда готова, а о "друзьях" привыкла думать, как о чем-то постоянном, что никогда не может измениться. Блинов больше никогда не изменит никому, никогда. Весь мой детский дневник был полон Блиновым и сегодня, вероятно, пишу в последний раз. Увижу теперь его я еще только в кино, но писать о нем больше не буду. Незачем. Он, хоть и очень, очень косвенно во многом, во многом помог мне. И забыть его мне будет очень-очень нелегко. Ну, я сейчас больше не могу о нем… Напишу, если будет настроение, в другой раз, а сейчас буду топить печку и учить гистологию.
1/ ХII Сегодня девять лет со дня смерти Кирова. Неужели девять? Боже мой, до чего бежит время… Ужас один. Ведь я так скоро состарюсь совершенно Нового нет ничего. Сегодня было комсомольское собрание. Очень мне скверно с гистологией – ничего не выходит. Противно так все… Сдать бы только поскорее, да приняться как следует за анатомию. Еще в понедельник – контрольная по английскому. Что делать? И физиологию надо учить, потому что очень неловко было мне в понедельник перед А. В. Кроме того, не мешало бы начать свой доклад и учить биохимию, а то "гроб" будет. Сейчас по радио передают 7 симфонию Шостаковича. Она всегда приводит меня в убийственное настроение. Я сейчас пытаюсь вспомнить слова из своего дневника 9-го класса… Нет, надо посмотреть; вот, дословно: "Смерть Гринблата еще раз подчеркнула, насколько я моложе всех их, как они все недолговечны и, может быть, все умрут на моих глазах…" И дальше: " Если его смерть произвела на меня такое впечатление, то что же будет со смертью, допустим, хотя бы Шостака, а уж о Блинове я и говорить боюсь". Не знаю. Может быть глупо, преступно в такое время думать об этом, но меня это сильно выбило из колеи. Очень нехорошо. Вот, после Гринблата умерли Семенов и Сергей Николаевич – "моя синеглазая птичка"… Ну, тогда я была в "спячке". А сейчас? Все война! Все немцы… Неужели скоро 8 лет моей тюзовской привязанности. Ну и скоро время прошло. Как было хорошо раньше, и как сейчас все скверно, все пусто…
2/ ХII Что нового? Занималась гистологией… Сдала английский… Узнала от Гали Б., что сегодня совсем уедет Флакс… На лекции по физиологии, вернее, в перерыве, А. В. подошел к Нинке Климовой и спросил: "Как здоровье Дмитрия Васильевича?" Я чуть не сошла с ума. Надо будет обязательно съездить в Озерки и расспросить Митю о нем поподробнее. Вот занимательно-то… А вообще, жить скучно, потому что по гистологии надо знать и общую часть, а как мне ее знать? Все забыла давно, да и нового-то не знаю, не то что старое. Уже поздно сейчас, а мне скверно, противно, а учить надо. Передают по радио, как один американский киноактер на свои средства купил самолет и подарил нашим летчикам. Люблю американцев! Ой, скорее бы прошла у меня моя экзаменационная сессия. Так было бы хорошо… Сейчас передали еще о БДТ. Там возобновят "Короля Лир", причем Лира будут играть Софронов, Мичурин и Папазян. А еще будет "На дне", причем там все будут; интересно, верно ли я запомнила: Лука – Полицеймако, Сатин – Лариков, Барон – Жуков, Настя – Казико, Актер – Софронов, а вот Мичурин кто, я забыла. Ой, как хочется скорее "Лира"… Ну, а сейчас все-таки попробую поучить хоть немножко. Всего хорошего.
***стр. 260*** Нагорело мне сегодня в комитете за блестящую работу. Верно, справедливо, но что же я с собой поделаю, если я такая бесталанная. Собрала сегодня деньги на газеты, отдала печатать заявки на культпоходы. Очень забавно. Вчера я немного занималась гистологией на кафедре, а потом пошла а Кире и провела у нее ночь. Говорили мы с ней очень много, все вспоминали молодость. А сейчас я пришла домой, никого еще нет, надо заниматься, а лень и не могу я учить несчастную мочеполовую систему. Никак она мне в голову не идет! Ну, а кроме того – мы ведь всю ночь проговорили с Кирой, мне спать хочется. До чего же мы с Киркой "взаимнопонимаемы"! Как приятно иметь в свете такую родственную душу, как мне было тяжело без нее. А сейчас совсем-совсем как до войны – хорошо так, приятно. Ну, ладно. Надо кончать и учить.
6/ ХII Вчера ко мне приходила Тамара Зеновко и мы с ней немного позанимались, а вообще весь вчерашний день прошел впустую. А сегодня я собралась в институт, но начался обстрел – вот до сих пор и я сижу дома, как дура, а мне не дадут завтрака – пропадет. И вообще, обидно; дома ничего не учится, а экзамен – на носу.
7/ ХII Я сейчас совсем пьяная. То есть мысли-то у меня в полном порядке и соответствии, а вот голова очень кружится. День прошел так: утром встала. По радио сообщали, что Ленинград подвергается все время артобстрелом. Это, наверное, произведет на заблокадных обитателей нашей страны довольно тусклое впечатление. Ну, ладно. "Может быть все еще кончится ничего себе" – говаривал никогда мудрый Сказочник из "Снежной королевы". Пришла в институт. Дежурила в комитете, причем все время была занята подсчетом денег и установкой списков на газеты. Очень многие сдали экзамены. Около четырех часов я пошла в гистологию и мне стало так обидно, что все сдали ( то есть не все, а Симы обе) – еще немного посидела, "поучила" (в голову, конечно, ничего не шло), а потом пошла к Якову Хаимовичу. Как раз все девочки пошли сдавать микроскопы, а я – сдавать. Рискнула – сдала и получила "5". Но, грешница, не возрадовалась, не возблагодарила небеса. Уж больно скверное у меня состояние сегодня. Ну, ладно.

14/ I Уже два дня я была в анатомичке и видела и мышцы и кости и связки. Но еще не знаю совсем органов чувств, проводящих путей и еще кое-чего. Но 18/ I пойду обязательно. Была не была! Еще в добрые старые довоенные времена мне говорил декан – "риск – дело благородное"!Ну, рискнуть, что ли? Вдруг сдам? Ну, да это все пустяки, даже анатомия пустяки по сравнению с тем, что наш Толька – Герой Советского Союза! Это что-то до того сказочно – хорошее! И сегодня пришло письмо от Гали, что он ей писал левой рукой, лежит в гипсе, ранен в грудь и бедро. Мы очень боялись, жил ли он. А он участвовал в уличных боях в Киеве. Мне сейчас не написать всего, что меня переполняет. Когда Толька шел на войну, он сказал нам, что вернется героем. Или, говорит, грудь в крестах, или голова в кустах. Молодец! А что я такое? Ничто. И недостойна я своего героя – братишки. Ну, всего. Буду учить.
17/ I Завтра экзамен. Уже два дня был экзамен и пять провалов. Сдают или абсолютно – знающие, или "удачливые". Ни к тем ни к другим я не принадлежу и поэтому завтра будет очень нехорошо. Шилова – очень умная женщина и прекрасно разбирается в людях. Она поймет, что я в анатомии не разбираюсь. Да и смешно мечтать сдать, когда я совершенно не знаю нервов, а тем более ***стр. 281*** чего-либо. У меня сейчас такое "тошнотворное" состояние! А ведь экзамен завтра! А нервы… Говорят, что сессию продлят, вернее, что занятия начнут с 24/ I Постараюсь хоть до того времени сдать. А если бы кто-нибудь знал, до чего не хочется проваливать! Ой, Господи!
18/ I "Многие забудут в мире люди,
Но бессмертным счастьем горя,
Мы такую дату не забудем –
Восемнадцатое января…"
Ровно год со дня нашего безумного ликования. До чего же тогда было хорошо. По-моему, большой радости я еще никогда в жизни не испытывала, чем в ту ночь. Сейчас все время идут воспоминания о прошлом годе. И кажется, что все это было давно-давно. А всего только год. Этот год был неплохой. За последние дни в Ленинграде ходят упорные слухи о том, что началось наступление на нашем фронте. Это, наверное, потому что теперь почти ежедневно бьют очень сильно наши батареи. Особенно 15/ I была такая канонада, что ушам было больно. Весь воздух удел. А со вчерашнего дня опять заговорили фрицы. Всадили очередной снаряд в Технологический. Достанется ему… У меня все по-старому. Получила письмо от Славы. Пишет, что его перевели на новое место и прислал он свою квитанцию на фотокарточки. Надо будет получить. Ну, а на анатомическом фронте – блестящий прорыв блокады! Получила "5". Сдавали сегодня Сима Т., Гита, Сарка, Валя Румянцева и я. Боялась я очень. Не помню, как вошла, как отвечала. Вернее, когда я взяла билет, у меня все в глазах потемнело. А потом, когда я начала отвечать, то немного подпутала с грудиной и так была совершенно спокойна. Кончила всю анатомию! Почти врач! Молодец, Наташа. Только не надо думать, что я очень молодец. Я просто еще школьница. Ну и все пока. Теперь до 24/ I мы отдыхаем. Я собираюсь кучу дел наделать и, наверно, как всегда, прособираюсь только. Ну, ладно. Всего хорошего!
19/ I По обыкновению, дежурю в штабе и вероятно, на всю ночь. Сегодня хороший, хороший день. Вчера я услышала по радио о том, что перешел в наступление ленинградский фронт. А сегодня передали уже приказ генералу Говорову по поводу освобождения Красного Села и ***стр. 282***. Сейчас такое ликование по радио! Я так думаю отсюда нашим надо идти с одной стороны на Пушкин и Павловск, а с другой – на соединение с Ораниенбаумом и отрезать Петергоф и Стрельну. Сейчас ведь нас обстреливают петергофские и стрельновские фрицы. Только трудно все это очень. Ведь за эти годы они там так прочно засели, что много-много наших себе голову положат за наш Ленинград. Сегодня я утром убрала комнату, потом поставила себе воды, вымылась. А потом ко мне прилетела Кира. Она вчера целый день была со своим Штурманом и сегодня в совершенно эйфорическом состоянии. Ну как я ее понимаю! Очень весело смотреть на олицетворение своей молодости. Ну, а потом мы с ней пошли в институт. По дороге встретили Коваля. У меня даже краска на морде появилась. Все-таки крепко и глубоко засела во мне глупость моя. Ну, да ладно. А когда пришли в общежитие, то нашли там больного Мишку Петрова. Лежит с температурой 38,9. Жалко очень. Ну, дала мне Кирка прочесть свое произведение. Мне даже неудобно теперь, что я показывала ей свои дневники и "стихи". Далеко мне до ее таланта. Какие у нее чудесные вещи! Красивые, молодые, нежные… Ну, а сейчас я сижу и пишу. А по радио концерт! Скорей бы, скорей бы конец! Очень трудно воевать у нас на фронте.
22/ I Очень, очень трудно передать все что меня переполняет. Ведь начатый бой за Ленинград продолжается успешно-успешно! В ту ночь ликование продолжилось почти до 3-х часов. И в сводке нашей… Ой! Как я визжала! Петергоф, Волосово, множество деревень (которых я, правда, не знаю) и главное – Дудергоф – проклятую "Воронью гору", а на ней были самые главные пушки, те самые, которые нам жизнь столько времени отравляли. И репортаж был с того самого места, где стояли они. Позавчера я была у Настеньки. О Лившице нового ничего не узнала. Вряд ли он будет у нас читать. Жаль. Ник-Ника уже куда-то откомандирован. После елки у Инульки мы распрощались, и я поехала а Кирке. Мы так сходили с ума всю ночь, так бесились! Я давно не была в таком бурном состоянии. Сначала мы впятером выпили. А потом пришел "больной". Мы так сходили с ума! Мишка сначала все уговаривал Асю "пойти за него замуж". А Катька "рр-ревновала". Потом Кира пьяным голосом регулярно через пять минут говорила ему: "Ты, Мишка, невнимателен к девушкам…" Я пила с ним водку, как сапожник, причем четверо свидетелей смотрели нам в рот. В конце концов Мишка уселся в угол на сундук, плакал пьяными слезами, утираясь Катюшкиным головным платком, и говорил: "Я в 26 лет на свете прожил и ни одна девушка меня не полюбила. И сейчас 5 возможностей и ни одной взаимности". Наше веселое настроение усугублялось сводкой по радио: мы взяли Новгород, и дальше пригороды – Стрельну, Урицк… Хорошо! Вчера я рано легла спать. Разбудил меня вопль родителей: "Наташка! Мга! Мга!" Наконец-то! Наша пресловутая Мга, о которой было столько разговоров и предположений, что она казалась мне чем-то "мифическим" – наша! И опять приказ! До чего же хорошо жить на свете!
24/ I Тьфу, какая муть на душе! Совершенно все надоело. Вчера спали мы долго-долго, а потом за мной зашли Сима и Ира Салтыкова. Мы поехали в институт. По дороге очень много валяли дурака. После института поехали в нашу "Молнию" и смотрели "Человек с оружием". Я видела его давно-давно и совсем забыла. А сейчас так приятно было вспомнить! Кроме того, я вчера была полна "переживаний" по поводу физиологии – кто и что у нас будет. Сегодня встала в 7 часов утра, рано приехала в институт. Узнала, что приехал Лившиц. Очень, очень обрадовалась. Увидела его и начала себя взвинчивать, потому как за последние недели моя "любовь" чего-то "того". Это почти не удалось. Вот поистине: не вижу – душа мрет. Увижу – с души прет. А между тем до сих пор не могу успокоится – ведь теперь не он у нас преподает, а кто-то другой, какая-то "она". Я сейчас была бы рада даже Ник-Нику, так как он все-таки был в моей "сказке". Завтра в Озерки, что ли съездить? Ведь очень скучно быть невлюбленной, хотя Сима и отчитает меня за такие взгляды в письме. Ой, точнехонько! Был сегодня Кириллов. Нагорело нам… За дело, впрочем. А когда я ехала домой, то произошло со мной нечто странное. На остановку пришел высокий моряк, командир с очень красивым лицом. Но лицо было усталое и нехорошо усталое. Видно кутил всю ночь. Он встал и уставился на меня. Я читала Куприна и изредка взглядывала на него – не спускает глаз, да и только. Он немного напоминает мне Невзглядова, но куда нашему скромному Всеволоду Гордеевичу до этого хлыща. И когда я вышла из трамвая, он все равно смотрел на меня с площадки. Со мной так очень редко случается. Если бы я была чем-нибудь ярким, вроде Сары или Вали, или хоть как Валя Ядовина, а то ведь – существо я более чем скромное. Не понимаю!
27января
Дорогой старый дневник! Не сердись на такие легкомысленные цвета в дневнике, но что делать? Мама сейчас пляшет яблочко, а незадолго до этого мы с папой отплясывали "русского" под "Кармен". И выпили ? литра водки! И решили писать отошедшие с сегодняшнего дня в историю "Блокадные очерки"! Вчера я получила телеграмму от Ольги Крофт: "Наташка, ура , поздравляю победой, твоя Ольга. Ура!" А сегодня! Пришла я сегодня домой, а по радио счастливый и взволнованный Выгодский сообщает, что в 7,45 будет передано важное сообщение не из Москвы, а из Ленинграда! Из Ленинграда! Приказ войскам Ленфронта и нам, счастливым ленинградцам! Подпись Жданова, Говорова, Кузнецова… А потом салют из 324 орудий – 24 залпа. Мы моментально вылетели пулей втроем из дома и пошли… Отец с матерью пустили слезу… Я шла и тихонько повизгивала от счастья. Блокада Ленинграда снята! Не прорвана, а снята! Совсем! И немцы теперь от нас за 65-100 км. И никаких выпускаемых ракет. Мы пошли по улице… Везде народ… На Введенской площади девушки кружатся, приплясывают и кричат что-то совершенно нечленораздельное. Идем по Кронверкскому. Люди стоят на панели, смотрят на освещенное небо, на сверкающий шпиль Петропавловки и тоже плачут… Дошли до мостов. И решили в первый раз за время войны пройти через три моста. И пошли. Хорошо так! Сегодня можно ходить до 1 часа. Это все самое главное. П теперь не главное: была я сегодня в госпитале. Очень понравилось мне там. Я полна впечатлений. Мне очень понравился там хороший, сильно раненый Вася и летчик Ванечка, который учился в Ейске с Вовкой Морозовым и Петей Стебневым. Он хорошенький… Потом есть там такой веселый "одессит", которого мне очень жаль, так как у него оторваны ноги. И еще есть славный мальчишка "орел Рококовского" – трепло отчаянное. Да там все хорошие очень. Ну, а вчера я забрала в канцелярии письмо Лившица, хотела ему отдать сегодня, а он уехал куда-то… Ничего не вышло. Ну, не буду больше писать, а то я с ума сойду. Теперь мой дневник должен вынести все мои бурные впечатления от дальнейших посещений госпиталя. Ура! До свиданья!

Ольга Берггольц