Коротко об участниках: мотоклуб «Штрафбат» (http://motoshtrafbat.ru/) – это мотоциклетный клуб, располагающийся в Санкт – Петербурге, одним из основных направлений которого является прославление подвига нашей армии, нашего народа в Великую Отечественную Войну. Подружившись с военно – патриотической организацией «Красная Звезда», клуб стал частым участником реконструкций, проводимых в Санкт – Петербурге и Ленинградской области. Об участии в одной из таких реконструкций, проводимых в городе, и хочется Вам рассказать.
Описываемая ниже реконструкция посвящена безымянному бою в пригороде Праги.
Поскольку члены нашего клуба известны больше по своим прозвищам: Грифф, Док, Дукати, Тутамс, Татарин и др., я постарался сгладить этот момент и сделать рассказ понятнее для широкого круга читателей.
Заранее прошу прощения за возможные исторические и теоретические ошибки. Рассказ не претендует на историческую достоверность. Имена штрафбатников – подлинные, все иные – вымышленные.
Надо отметить, что мы, («Штрафбат»), настолько вжились в роль солдат, что и отчет о мероприятии я решил написать от лица моего героя. Как говориться: «Хотите – верьте, хотите – не верьте, а дело было так»:
9 мая 1945 года фашистская армия была наголову разгромлена союзными войсками. Советский народ праздновал победу. Советские войска, освободив нашу землю, помогали дружественной Чехословакии.
Может быть поэтому 22 мая 1945 года где – то в пригороде Праги солдаты N-й моторизированной дивизии и жалкие остатки штрафного батальона дали слабину. Нежась под теплым майским солнышком на берегу местной речушки, личный состав купался, загорал, дурачился и, пользуясь отсутствием начальства, выпивал. Кто – то сидел на полянке, недалеко от сложенного в козлы оружия, кто – то играл в карты, кто – то менялся трофейными зажигалками, часами и прочей мелочевкой. Долгая война окончена, всем не терпелось вернуться домой, к выжившим родным и близким. Впереди – долгий труд по восстановлению страны, городов и родного дома. Впереди – мирная жизнь, наполненная обычными человеческими радостями.
Вероятно, поэтому никто не воспринял всерьез замаячившие вдалеке машины немцев. После подписания акта капитуляции разбитые подразделения фрицев повсеместно сдавались в плен, сваливая всю вину на Гитлера, нацистский режим, генералитет. Это были уже не те жестокие и беспощадные воины Гитлера. Это были уже оголодалые, помятые и морально сломленные солдаты и офицеры, которые боролись уже не за чужие земли и идею, а просто за свою шкуру. Делов то – забрать оружие, боеприпасы, технику, составить список военнопленных и айда, ждать особистов.
Неожиданно раздался рев мотоцикла. Так и есть! Взмыленный старлей Кудрявцев, комбат штрафного батальона, на своем М-72, подаренном ему майором Дымцевым с полгода назад за успешную операцию по разведке боем, разом разрушил царящую идиллию. «Немцы! К оружию! Занять оборону!», - надрывался он. От казалось, что от напруги вот – вот лопнет хлястик на его фуражке. Кто – то лениво пошлепал к окопам, кто – то, не спеша, достирывал портянки, но в целом все оставались на своих местах, пытаясь убедить комбата, что приближающиеся немцы – военнопленные, мол, счас подъедут и начнут тихонько сдаваться, сдавая оружие и пытаясь задобрить солдат какой – нибудь мелочевкой, типа тушенки, сапог или еще какой – нибудь безделицей. Вместе с тем из подъехавшей машины стали выгружаться немцы, как – то бойко, чересчур бойко. Вот наряд начал разворачивать орудие, солдаты стали занимать линейную оборону. В воздухе запахло грозой.
«Под трибунал у меня пойдете!», - не унимался старлей. Дело запахло жаренным, русские побежали к окопам, к оружию, к боеприпасам. На бой, честно говоря, штрафники явно не рассчитывали, поэтому один ящик гранат был благополучно сменян у местных еще вчера на канистру самогона. Если комбат еще узнает и о канистре – точно кто – то попадет под образцово – показательный трибунал. Чтоб другим неповадно было.
И тут грянули выстрелы. Немцы за какие – то мгновения умудрились закрепится, более того, нарисовался ранее ни кем не замеченный бронетранспортер, предательски зашевелилась трава, выдавая снайпера. Нашим добежать до окопов – метров пятьдесят, но с первыми выстрелами с десяток солдат так и осталось лежать в траве, навсегда. Отряд немцев, понимая, что им терять нечего, пытались прорваться сквозь оборону, воюя с каким – то остервенением.
Сиганули в окопы. Взялись за оружие. В перерывах между выстрелами было слышно, как докладывался наш старей капитану о том, как попал под обстрел, какие меры принял, что требуется предпринять.
Первой задачей было – удержать фрицев, не дать им перешагнуть через речушку, не дать им укрепится на нашей стороне. Все чаще стали раздаваться ответные выстрелы. Застрочили «максимки».
Сидим в окопе. Снова окопы. Плечом к плечу. В батальоне давно никто уже никто не называл друг друга по фамилии. Окопы сдружили нас, общий котелок и банка тушенки на троих сделали нас братьями. Вон тот очкарик – связист Андрей, когда – то успешно учился в университете, но за безбашенные выходки был отчислен, ушел на фронт. Но армия не сделала его дисциплинированным – за очередную отмоченную выходку – не согласованную ни с кем вылазку в тыл врага с целью добыть провианта – был сослан в штрафбат. Прозвище себе выдумал чудное – Дукати. Что означает это слово, он и сам пояснить не мог, но прозвище накрепко привязалось к нему, олицетворяя победу университетского образования над нашим разумом. Обеспечивая комбата связью, он всегда имел шансов больше попасть под трибунал, чем мы все остальные – его беспокойная натура и в штрафбате не могла успокоиться. За 10 минут нахождения комбата, уже три раза звучала угроза трибунала, так как рация то и дело выпадала из его рук.
А вон тот паренек – Серега Лёвин, для нас просто – Татарин. Стройный, спокойный, имеющий многолетний опыт рукопашного боя. За что и поплатился – не надо было его предыдущему командиру лейтенанту Самойлову поднимать на него руку. Лейтенант отделался сломанным носом и дурной славой у всей роты, Татарин – штрафбатом. Но и тут он чувствовал себя вполне спокойно, ибо всегда поступал по совести. На его счету – не одна удачная вылазка за языком. Даже женился на медсестре Резеде, наглухо закрепив за собой прозвище Татарин. Помнится, комбат Кудрявцев подписал заявление молодоженов, сказав напутственные слова, замполит одобрил брак и в ту же ночь батальон, включая выставленный караул, упились вхлам спиртом, добытым Татариным в медсанчасти. Ярость комбата поутру была неописуемой, но, к его чести, дело спустили на тормозах, не вынося сор из избы в штаб. Сейчас Татарин шибко отстреливался из окопа, покрывая гул стрельбы матюгами в адрес немцев.
Сам комбат – фигура неоднозначная. Будучи детским доктором в мирной жизни, с первых дней войны ушел на фронт и как – то сразу освоился в роли военного. Все равно, для нас он был Док, ну, конечно, за глаза. В его пожитках всегда был набор инструментов, и о том, с какой легкостью он рвал зубы знали не понаслышке и за пределами штрафного батальона. Почему он оказался командиром штрафного батальона – никто достоверно не знает, сам комбат же никогда об этом не говорил. Попытки его споить и выведать его историю назначения ни разу не увенчались успехом – комбат мог перепить любого, не теряя рассудок. А потом сразу отрубался, уже не в состоянии что – либо говорить.
Краем глаза заметил, как троица – комбат, политрук и связист Дукати – метнулись к минометчикам. Ага, счас вжарим немцам! Тут сознание мое отключилось.
Очнулся я в окопе от пронзительного свиста минометов. Мою голову обвязывали бинтами медсестры Леночка и Резеда, дай Бог им здоровья. «Потерпи, родненький, потерпи», - приговаривала Леночка. Эх, останусь живым – точно сделаю ей предложение! За долгие годы войны Леночка осталась хрупкой, стройной и красивой девушкой, способной заставить раненного поверить, что все до свадьбы заживет. Оказывается я не добежал до окопа какой то пары – тройки метров, как меня лупануло в голову осколком. Наши сестрички втащили меня в окоп, иначе я был бы очередным мешком с песком, собирающим вражеские пули. В голове звенело, картинка начала прорисовываться, мозг не работал – в этот момент я был словно овощ. Ну контузия, что тут скажешь! Жив зато! Надо сказать, что несмотря на свое хрупкое сложение, Леночка и Резеда всегда находили в себе силы вынести бойца из под огня.
Найдя в себе силы, я схватил свой ППШ и также стал отстреливаться. Картинка в глазах двоилась, временами пропадала, автомат прыгал в руках как сумасшедший. Но и такая стрельба помогала удерживать немцев на земле.
По окопу на левый фланг пробежал рядовой Андрей Блохин. Наш Тутамс. На вопросы старшины «Где Блохин?!», постоянно сыпалист ответы «был тут», «он там», ну не сиделось парню на месте. Так и пошло – Тутамс. Когда – то в свои неполные двадцать пять лет по партийной линии он занял руководящую должность в каком – то райцентре Пермской области. Его искреннее стремление улучшить и рационализировать быт постоянно выливалось в опыты над населением. Теплоцентры на навозе, ветряки и нескончаемые попытки изобрести перпетум мобиле постоянно оставляли население то без тепла, то без света. Но венцом его деятельности стала закупка за границей чудо – агрегата, способного заменить разом и трактор, и комбайн, и все-все-все. Подробности этой истории хранятся в материалах особой комиссии ОБХСС по расследованию нецелевого использования госсредств. Как итог: купленный вместо обычной техники чудо – агрегат переместился на свалку, колхозы не смогли вовремя засеять озимые, район не выполнил план по зерновым, Тутамс получил статью и сменил свое место жительства на колонию. Пожелав искупить свою вину кровью, попал в штрафной батальон. И тут его талант раскрылся и нашел практическое применение. Своим нестандартным мышлением и тягой что – то рационализировать он ставил в тупик не только своих командиров, но и немцев. И если он не стал личным врагом фюрера, то личным врагом унтер офицера фон Шварца – точно, когда, переодевшись в немецкую форму, Тутамс взял на себя командование двумя немецкими машинами снабжения, отбившиеся от основной колонны. Шпрехая на идеальном немецком, он представился их новым командиром, передислоцировал две машины снабжения с сопровождением на новое место, к русским. Растерянные лица немцев вызывали гомерический хохот у русских. Фон Шварц бился в истерике от такой дерзкой выходки. Русское командование было в замешательстве: вроде за такой подвиг надо было наградить, но только предыдущий опыт Тутамса над передвижной электростанцией оставил без электричества всю роту на целую ночь. В общем, перевели его под командование старлея Кудрявцева, где он и продолжал свою службу, проверяя, как правило, критические нагрузки всех узлов оружия и оборудования экспериментальным путем. А сейчас Тутамс метнулся на левый фланг. Видно совсем там туго с обороной. Тутамс мог увиливать от работы, но ни разу не прятался от боя.
Метнулась вверх зеленая ракета. Ага, это комбат запросил поддержку артиллерии. Точно, ведь рядом с нами дислоцировался артполк! Ну держитесь, фрицы поганые!
Откуда то с тыла, сквозь грохот разрывающихся снарядов, донесся рокот мотоцикла. Так и есть, Это старшина Грифф на своем мотоцикле, с матросом – балтийцем в коляске. Гриффом мы называем нашего старшину Германа. Герман – мирный, взрослый и рассудительный человек, профессиональный водитель. Полуторкой он управлялся виртуозно, как иной и велосипедом не сможет. Сколько километров он наколесил на грузовиках – никому сосчитать не под силу. Как – то, еще проходя службу под руководством капитана Серафимова, при выполнении очередной боевой задачи, заснул за рулем и нырнул на грузовике с продовольствием с моста. Горячая рука начальства, неделя нырков в реку за провиантом, словно стервятник, и все – здравствуй штрафбат! Грифф собственной персоной! Кстати, именно Грифф первым раскусил Тутамса, и никогда не ставил его в наряд по кухне, дабы последний не экспериментировал с едой. Максимум – чистить картошку.
Стрекотал пулемет, закрепленный на коляске Гриффа, надежный пулемет Дягтерева. Балтиец строчил со всей пролетарской ненавистью. О бесстрашности матросов легенды ходили не только среди русских, но и среди немцев. Поэтому присутствие на поле боя балтийца не могло не расстроить оптимистические планы немцев. Как – то пленные нам рассказали о военной примете: русский матрос никогда сам не умирает, всегда с собой захватит десятерых фашистов. Но и мотоциклу пришел конец – умолк, подбитый пулей. Что случилось дальше с Гриффом и балтийцем – не знаю, утерял из виду, последнее что видел – как они дальше отстреливались, прикрывшись мотоциклом.
Мощные взрывы сотрясли землю. Это наша артиллерия подсыпала яблок. Немцы скисли. Разлетавшейся землей присыпало окопы. В промежутках между взрывов раздавались крики политрука. Тут надо рассказать немного о нашем политруке. Поставленный в батальон бдить за нравственным обликом солдат, политрук четко исполнял свои обязанности. Маленький, но чрезвычайно деятельный тип. И если в первый раз он тебе, улыбаясь, погрозит пальчиком, то в следущий раз – точно накажет, как пить дать. Кстати, насчет пить дать: за дни рождения, награды и иные поводы политрук проставлялся исправно, однако никто его ни разу пьяным не видел. На праздниках мог выпить стопку – другую, но так, чтоб в дымину - никогда. Пьяным ему на глаза лучше не попадаться. Всегда гладко выбрит, бодр, заправлен и подтянут. В общем, фигура неоднозначная, что весьма настораживало и заставляло держать дистанцию.
И вот наш командир поднимает всех в бой. Ура! Первые бойцы уже выскочили из окопов. Ура! Счас они узнают, почем фунт лиха! «Максимка» строчил, не давая поднять голову фрицам. Ура! Пошла пехота – царица полей. Пополз и я. Кровь жутко пульсировала в голову, в глазах чернело. Где то сидел немецкий снайпер, возможно, не один. Но где? Дугу очертила брошенная граната. Ууух! Немецкий бронетранспортер подбит! Хорошо горит. Интересно, рванет боекомплект или нет? Но где же снайпер?! Ползем. Патронов совсем мало осталось, надо экономить. Еще чуть – чуть. Вот уже показалась речушка, где еще полчаса назад мы сидели, пили спирт, купались и рассуждали кто как будет дальше жить.
Вжииик! Пуля снайпера попала мне в голову. Моя голова, обмотанная белым бинтом с проступившей кровью, была отличной мишенью, легкой добычей снайпера. Видимо не судьба мне жить дальше. Резкая боль, будто сразу заболело все, что только можно. Задыхаясь, тело выгнулось дугой в судороге и само перевернулось а спину. Глаза стали мутными, белоснежные облака на голубом небе почернели. Я так и не увидел лицо подползшей медсестры. Не увидел я и то, как комбат ловко метнул гранату за стоящий мотоцикл и буквально попал в снайпера. Ребят не увидел я, выбивавших из рук сдающихся немцев оружие. Раненого в плечо, но в отличии от меня живого Дукати, лежащего в траве. Медсестры ему уже наложили жгуты, и, как только стихнет бой, потащат в медсанбат. Красное знамя, развевающееся над немецкой пушкой я тоже не увидел. Для меня война, впрочем как и все остальное, закончилась сегодня, здесь, возле какой- то речушки в пригороде Праги.

Олежка.